Это всего лишь конец света (Juste la fin du monde)

«Это всего лишь лучший фильм года» – так и хочется написать. Но, пожалуй, не стоит, потому что многим он уже не понравился и многим еще не понравится. Хотя если очистить кинематограф от витиеватых сюжетов, технических достижений, сложных посылов, актерского позерства, соперничества сценаристов в сарказме и цинизме, режиссерских амбиций и претензий – останутся только неприкрытые чувства и эмоции. А драма Ксавье Долана – и есть эмоции и чувства в чистом виде.

Называть Ксавье Долана «канадским вундеркиндом» уже не вполне уместно: парень вырос. Зато теперь его без стеснения можно называть самым молодым классиком. В этом году критики, неизменно лобзающие Долана с премьеры его дебютного фильма, впервые были холодны к своему фавориту. Им не понравилось, что юный постановщик якобы для повышения статуса картины собрал в одном кадре всех главных звезд современного французского кино: Венсана Касселя, Марион Котийяр, Леа Сейду и Гаспара Ульеля, разбавив компанию секс-символов пожилой титулованной Натали Бай, которую уже снимал в трансгендерной мелодраме «И все же Лоранс» и на счету которой множество «Сезаров» и венецианский «Кубок Вольпи». Не понравилось, что с головой ушел в сантименты, отвергнув всякую самоиронию. Не понравилось, что врубил на полную громкость самую прямую, беспардонную попсу. Похоже, они совсем не поняли юношу.

Долан в свою очередь назвал критиков бесчувственными, бессердечными, жестокими. Что определенно соответствует истине. А потом неожиданно для всех укатил из Канн с Гран-при: жюри в отличие от прессы прониклось и растрогалось.

Расставание – маленькая смерть, а смерть – не что иное, как маленький конец света. В преддверии первых кадров фильма закадровый голос сообщает, что произошедшее случилось «теперь уже где-то в прошлом», будто еще вчера главный герой, смерти которого на экране мы так и не увидим, был жив, но сегодня, сейчас, теперь уже умер.

В основу картины легла пьеса французского драматурга Жан-Люка Лагарса, который скончался от СПИДа в 1995 году. Похоже, очень личная история автора превратилась в очень личную историю режиссера, который уже в третий раз обратился к теме взаимоотношений матери и сына.

Смотрите легально на MEGOGO

Действие разворачивается преимущественно в замкнутом пространстве и разыгрывается пятью персонажами. Луи (Гаспар Ульель) – известный писатель, гей, интеллигентный интеллектуал и интеллектуальный интеллигент, почетный член творческой городской богемы – спрятав под козырьком бейсболки болезненную бледность, потливость и обреченность, едет в провинцию, к родным, которых не видел двенадцать лет. Он регулярно присылал открытки, не пропускал ни одного праздника, знакового события, но никогда не писал больше двух-трех дежурных строк. Теперь же он наконец их увидит и что-то скажет. Скажет, что умирает.

Долан вовсе не лишает повествование иронии, до поры до времени. Пока Луи жмется на заднем сидении такси, страшась предстоящей встречи и исповеди, в незатейливом периферийном доме с раннего утра гудит церемониальное приготовление к приезду долгожданного гостя. Эксцентричная, гротескная, почти карикатурная мать (Натали Бай) в крикливом парчовом наряде, парике и сценическом макияже в спешке подбирает лак для ногтей: «Пожалуй, синий. Луи ведь гей, он оценит яркий цвет». На что младшая сестра Сюзанна (Леа Сейду), физически уже взрослая, но морально застрявшая в образе неустроенного трудного подростка, парирует: «То, что Луи гей, вовсе не значит, что его нужно встречать в костюме трансвестита». Старший брат Антуан (Венсан Кассель) – простой работяга на заводе, отец двоих детей, крайне далекий от столичных изысков и высокого искусства, жизнь которого, возможно, сложилась не совсем так, как хотелось бы, оттого вспыльчивый, грубый, заранее раздраженный – накручивает внутри себя безрадостный исход предстоящей встречи. Его тихая и кроткая жена Катрин (Марион Котийяр), которая никогда не видела Луи, тоже нервничает, но больше от того, как беспокойно ведет себя Антуан, ну и от неловкости знакомства с новым человеком, о котором она толком ничего не знает.

Впрочем, никто из них ничего не знает о Луи, а Луи ничего не знает о них, потому что все эти годы просто-напросто знать не хотел. Если бы Долан ограничился комичностью и сатирой, которых, судя по всему, ждали от него критики, сюжет безнадежно завис бы на одной ноте: на красноречивой семейной перепалке во время праздничного (в действительности прощального) обеда, где столкнулись деревенская простота, городская надменность и двенадцатилетние молчание. Зритель получил бы еще одно «Графство Осейдж» со всей его желчью, невыносимой жарой, словесным боксом и вышел бы из зала с улыбкой, но без учащенного пульса и встревоженных, увлажнившихся век.

Долан же поворачивает историю в иное русло, лирическое и чувственное. Потому что только в кино и на страницах ловко слаженных книг циники умирают циниками. В реальной же жизни самый законченный нигилист, самый высокомерный и хладнокровный индифферент на пороге смерти становится сентиментальным. И главный герой в исполнении Ульеля уже приезжает в родной дом другим, осознавая, что искренне любит всех этих чужих и одновременно столь близких людей, но время потеряно.

Сперва кажется, что только совсем посторонняя и неизвестная герою Катрин, поначалу глупо лепечущая о своих детях, заикающаяся и забывающая нужные слова от робости, давления со стороны резкого, властного мужа и неловкости ситуации, понимает его и догадывается об истинной причине приезда, в то время как мать без остановки кудахчет о десерте, столичных сплетнях, гимнастике и традиционных семейных вылазках на уикенд, которые они регулярно совершали до рождения Сюзанны; последняя смотрит на брата как на звезду, случайно скатившуюся с небосклона, и жаждет оторвать от него хоть кусочек, чтобы с его отъездом не померк звездный свет; а Антуан взращивает в себе обиду и ненависть, которой на самом деле нет. Но в итоге Луи видит и чувствует невысказанное вслух понимание в каждом из них.

Подобно Марселю Прусту и печенью «мадлен» из романа «В поисках утраченного времени» Ксавье Долан уносит своего героя и вместе с ним обмякшего от сладости подступающей ностальгии зрителя в сахарную пудру воспоминаний, навеянную поднявшимися в воздух пылинками, неожиданно для самих себя оторвавшимися от старого матраса спустя долгие годы тишины и забвения. А до неприличия громкие, кричащие поп-хиты заглушают боль настоящего.

И если не эмоции важнее всего в кино, то что?

Анастасия Лях

это всего лишь конец света кадр 1