Вечность (Éternité)

На первый взгляд экзистенциальная драма «Вечность», обладающая редкой женственной кинематографической красотой, может показаться женоненавистническим, патриархальным высказыванием режиссера-мужчины о том, что предназначение слабого пола – рожать, молчать, улыбаться, плакать и хоронить. И стойко принимать бесчисленное количество уготованных божественным планом страданий. Ни страсти, ни споры, ни увлечения женщинам не положены. Хотя в действительности французский постановщик вьетнамского происхождения Чан Ань Хунг, впервые в своем творчестве отстранившийся от восточных традиций и обратившийся к антуражу и духу страны, которая в свое время его приютила как эмигранта, снял картину совсем о другом. О том, что время течет, жизнь циркулирует, смерть – ее неотъемлемая часть, сюжеты и судьбы всегда повторяются, счастье и горе – две стороны одного целого, все мы – всего лишь песчинки на берегу, раз за разом смываемые тихой и безмятежной волной мироздания, а женщина, дающая жизнь, – опора этой вселенной. Мысли избитые, но как ни крути вечные.

Критики уже назвали «Вечность» менее амбициозной и менее удачной версией «Древа жизни» Терренса Малика. Но если у Малика персонаж-мужчина, олицетворяющий жизнь по зову природы, имел ровно такое же значение, как и персонаж-женщина, символизирующая жизнь по пути благодати, то вьетнамцу герои мужского пола вообще не важны. Он всецело упивается героинями, их красотой, киногеничностью, французским изяществом, движением шеи и рук, утонченной формой ногтей, взмахом пряди волос или волана на платье. И ему вовсе не нужно, чтобы они что-то играли, им достаточно просто быть в кадре.

Нарочито абстрактный сюжет «Вечности», в основу которого лег роман Алисы Ферней «Элегантность вдов», с большим трудом формируется в мало-мальски внятный синопсис. Действие тянется от начала и до конца ХХ столетия. В объективе – некий условный род французских буржуа, живущих у моря. Они женятся, рожают, крестят детей, качают их на руках, смотрят на них в колыбелях, переживают смерть любимых людей, оправляются от горя, снова рожают, крестят, качают, женятся, умирают… И так из поколения в поколение без конца и начала. Кадры периодически повторяются и возвращаются к условным истокам, словно все памятные для нас минуты, все радости и печали, все прошлое предков, неизменно отражающее будущее потомков, не канули в небытие, а живут в недоступных углах бесконечности, на воображаемых кинокарточках вечно записывающего волшебного аппарата.

Как такового действия в фильме нет. Как нет и характеров, лишь силуэты, круги на воде. Статичные картинки, с которых сходу можно садиться и писать импрессионистские пейзажи и портреты, сопровождает женский закадровый голос рассказчика. Этот голос с мягкой интонацией доброго сказочника, описывает происходящее, повествует о приятных и неприятных поворотах судьбы, а в кадре тем временем исключительно в замедленной съемке разворачивается красивый, но затянувшийся клип. Персонажи практически не разговаривают, а классическая фортепианная музыка почти ни на миг не умолкает. В этой праздной идиллии никто ни с кем не ссорится, ничего не выясняет, не кричит, не злится, не работает, не занимается каким-либо делом в принципе, не завидует, не ненавидит. Здесь всегда светит солнце, трава всегда сочно-зеленая, вода первозданно чистая и фантастически бирюзовая, одежда за исключением похорон всегда светлая и романтичная. Собственно, даже слезам и утратам сопутствует все то же поэтичное настроение, будто жизнь – это рифма, а смерть – это ритм.

Смущает не то, что режиссер видит главным и единственным предназначением, истинным и неотъемлемым женским счастьем исключительно материнство, а то, с какой навязчивостью он пропагандирует эту мысль.

Смотрите легально на MEGOGO

Впрочем, какое значение имеет какая-то там пропаганда, когда на экране любят, смеются, теряют, рыдают три красивейшие французские женщины: Одри Тоту, Беренис Бежо и Мелани Лоран. Постановщик с одержимостью истинного художника и ценителя-перфекциониста собирает в кадре красивые лица, причем и взрослых женщин, и девочек; лица не обязательно канонической внешности, но такие, на которые хочется смотреть и смотреть, созерцать и любоваться. Оттого на просмотре «Вечности» вспоминается клип на старую песню Меладзе «Рассветная» с гурьбой нежных, бледнокожих красавиц во главе с почти нестареющей Друбич: непослушные локоны, непослушные стебли в венках, девичьи забавы, девственная чистота, кинопленка в проекторе и все то же неумолимое течение времени, превращающее нас в звездную пыль.

Анастасия Лях

вечность кадр 1