Малкольм и Мари (Malcolm & Marie)

Сын Дензела Вашингтона и Зендая разыгрывают любовно-творческую драму и гендерный поединок в четырех стенах пленочного монохрома. Вступительные титры отсылают к голливудской классике 50-60-х годов, а дальнейшая возбужденная дуэль, полная и секса, и романтики, и взаимной ненависти, – к французской новой волне.

Семейно-бытовая распря, токсичная лав-стори, социальное кино-дискуссия о расизме и его нюансах, синефильское высказывание о хрупкости кинотворения, глубине актерства и остервенелости в адрес критиков и рецензентов, обожающих эпитет «подлинный», отравляющая зависимость творца от музы, музы от творца… «Малкольм и Мари» – не только конфронтация мужчины Малкольма и женщины Мари, не только конфронтация мужчины и женщины в целом. Это также противостояние творческих эго и амбиций, рассуждение о токсичности извечной схемы, согласно которой каждый результат творчества нуждается в реакции и одновременно априори питает отвращение к любому рефлектированию. Проще говоря, каждое проявление творчества нуждается в критике, а каждый критик нуждается в объекте оценивания. Каждый мужчина нуждается в женщине, а каждая женщина – в мужчине. Но все неистово ненавидят друг друга.

Так начинался не один классический нуар. Ночное шоссе освещает пара фар, приближаясь к уединенному, оторванному от городских суеты и шума особняку. В дом с модным дизайном и панорамными окнами заходит безупречно красивая пара: мужчина в смокинге и женщина в открытом вечернем платье. Он начинает говорить (и уже не остановится до самого финала этой камерной разговорной черно-белой во всех возможных смыслах, как инь и ян, пьесы), а она писает на унитазе, не закрывая дверь, и начинает варить макароны с сыром. Они вернулись с премьеры фильма, который снял он, молодой темнокожий режиссер Малкольм и как-то там дальше. Авторской драмы про темнокожую девушку-наркоманку, на которую его вдохновила она. Публика была в восторге и громко аплодировала, а белая критикесса из «Лос-Анджелес таймс» назвала Малкольма «новым Спайком Ли или Барри Дженкинсом» (Барри Дженкинс снял оскароносный «Лунный свет» и визуально совершенную лав-стори «Если Бил-стрит могла бы заговорить», а у Спайка Ли Джон Дэвид Вашингтон исполнил главную роль в «Черном клановце», что, собственно, и сделало его знаменитым, помимо отцовской фамилии).

Малкольм пребывает в эйфории и одновременно в язвительной брезгливости к той белокожей журналистке, что «по-расистски» сравнила его с исключительно черными режиссерами, а не, к примеру, с Уильямом Уайлером, создателем «Бен-Гура» и «Римских каникул». А Мари выдерживает паузу и разрождается праведными обидой и гневом: Малкольм в благодарственной речи упомянул даже билетершу кинотеатра, но забыл поблагодарить ее, вдохновительницу и любимую женщину.

С этого момента герои вступают в словесную дуэль, похожую одновременно и на фехтование, и на шахматную партию, с весомыми и убедительными аргументами каждой из сторон и попеременным преимуществом каждого из оппонентов. Причем всякий раз растерянный зритель разделяет позицию говорящего, временно победившего, и попирает слушающего, временно проигравшего. Более того, проигрывающий даже вызывает неприязнь до той поры, пока перевес в споре снова не переходит к нему, и вот так туда-сюда до бесконечности или как минимум до самого рассвета.

Смотрите легально на MEGOGO

Одна ночь. Одна квартира. Один диалог. Одна ссора. Двое любящих людей, пытающихся ужалить друг друга как можно больнее. Никого и ничего в целом мире, кроме этого платья, этой девушки, этой кастрюли с макаронами, этого мужчины в белой рубашке, этого послевкусия успеха, этой горечи взаимных обид и безбрежного потока злых, эгоцентричных мыслей. «Малкольма и Мари» мог бы снять Жан-Люк Годар или Клод Лелуш на заре режиссерской карьеры, если бы те были современниками и американцами. Но в действительности поставил картину Сэм Левинсон, создатель нашумевшего сериала «Эйфория» с той же Зендаей в главной роли. Здесь 24-летняя актриса, певица, танцовщица, модель, известная в первую очередь по подростковым образам (в «Эйфории», несмотря на жесткость, ее героине всего лишь семнадцать, а в фильмах про Человека-паука она опять же школьница, еще и девственно целующаяся с бойфрендом в щечку) исполнила свою самую взрослую, самую женскую роль. И хотя субтильное тело, бесспорно красивое, но пубертатно тонкое и хрупкое, по-прежнему придает образу детскость, слова, интонации, движения, взгляд и в целом игра теперь исключительно взрослые: зрелые, женственные, опытные, сформированные, сильные, уверенные, попеременно доминантные (за исключением тех проигрышей, когда вновь проступают незащищенность, уязвимость, подчинение).

Подросток-наркоманка Ру из «Эйфории» превратилась в женщину Мари, справившуюся с наркозависимостью. То есть Сэм Левинсон будто бы снял полнометражный сиквел своего сериала и показал героиню по прошествии лет в новой обстановке, в быту семейной жизни, с демонами прошлого.

Несколько раз перепалка грозит закончиться то ли сексом, то ли физическим насилием. А быть может, даже убийством. И так же легко и изящно, как Малкольм целует стройные ножки Мари, обтянутые прозрачными черными чулками, может возникнуть в разгар душевных и плотских страстей пистолет или нож. Но нет, конечно же, нет, для «подлинного шедевра», как сказал бы щедро разбрасывающийся гомерическими словами среднестатистический критик, о мужчине и женщине не годится кровопролитие. Годится тонкая и элегантная игра.

И как вопрошалось в песне из кинофильма «Москва слезам не верит»: «Что же из этого следует?». Следует утро. Новый день. Новая порция макарон. Новая идея для нового фильма. Новый вечер. Новая размолвка, плавно переходящая в новую схватку…

Анастасия Лях