Титан (Titane)

Фильм-победитель Каннского кинофестиваля 2021 нарочито эпатирует и шокирует публику. Этот авангардный, провокационный, сумасшедший, для большинства зрителей наверняка отталкивающий и даже неприемлемый боди-хоррор, наследующий славные традиции Дэвида Кроненберга, с одной стороны легко характеризуется как дикая (если не сказать дичайшая) жесть, с другой – оказывается нежной и трогательной историей любви и рождения новой жизни сквозь борьбу с агрессией, насилием и отчужденностью; историей перерождения и надежды. Так что французская постановщица Жюлия Дюкурно дает своим исстрадавшимся, сломленным, переломленным, пережившим немыслимую метаморфозу персонажам тот пусть извращенный, но все же хэппи-энд, на который всегда скупился канадский маэстро трансформации плоти и души.

В прологе маленькая, но очевидно несчастливая девочка (со следами на измученном бледном лице боли и ненависти, озлобленности и оскала маленького зубастого зверька, пережившего издевательства и пытки) едет в машине на заднем сидении и никак не хочет пристегиваться ремнем безопасности, несмотря на грозные веления сидящего за рулем отца. В два счета происходит авария, и девочка вылетает в лобовое стекло. В больнице ей делают операцию на головной мозг и вживляют титановую пластину, которая рискует видоизменить ее центральную нервную систему, а следовательно, повлиять на характер и поступки, понимание добра и зла… Выписавшись из клиники, девочка решительно направляется к машине, чтобы ехать домой, и под оцепеневшим взглядом отца проводит по тачке рукой так, словно авто – это «прелесть», а девочка – Голлум.

В следующей сцене мы видим героиню уже взрослой. Точнее видим ее спину (атласный бомбер с принтом, перекликающийся с визитной курткой Райана Гослинга в «Драйве»; агрессивную стрижку гранж и узнаваемый шрам над ухом, напоминающий о куске металла в ее голове, и этот шрам неслучайно имеет очертания эмбриона), уверенно пробирающуюся сквозь возбужденную толпу в центр некоего действа. Действом оказывается масштабный стрип-перформанс в ночном клубе, где танцовщицы заводят публику, отираясь своими лощеными телами о глянец роскошных отполированных автомобилей. И наша героиня, которую зовут Алекса, оказывается примой этого пикантного техно-балета. Чуть позже выясняется, что Алекса – серийная маньячка, которая не может любить и заниматься любовью с людьми, но трахается с автомобилями. И однажды беременеет. А вместо вагинальной крови и грудного молока из нее теперь сочится черное отработанное моторное масло.

Перед «Титаном» Жюлия Дюкурно дебютировала хоррором «Сырое» о девочке-вегетарианке, которая поступает на ветеринарный факультет и во время посвящения съедает (таков ежегодный обряд) сырую кроличью почку. Этот, казалось бы, неприятный опыт пробуждает в героине первобытный хищнический инстинкт и превращает в каннибала (к слову, в «Сыром» были персонажи по имени Алекса и Адриан, эти же имена повторяются и в «Титане», а актриса Геранс Марилье, звезда «Сырого», снова играет девушку по имени Жюстин).

Металл тянется к металлу, а человек – к человеку. Но нет, «Титан» не наследует сериал «Черное зеркало» и не упрекает человечество в нездоровой зависимости от техники (хотя, конечно, можно было бы подумать, что Дюкурно таким вот вызывающим образом критикует именно эту сторону слабостей современного человека, просто вместо гаджета предлагает авто, и получается эдакая хардкор-панк-версия научно-фантастической мелодрамы Спайка Джонса «Она», только вместо любви к операционной системе любовь к винтажному седану). И нет, «Титан» совсем не похож на «Кристину» Стивена Кинга (у машины здесь не главная и даже не второстепенная роль, а лишь эффектное камео, эпизодическая постельная сцена). И даже от «Автокатастрофы» Кроненберга работа Жюлии Дюкурно существенно отличается, хотя многим критикам показалось, что она ее копирует и, соответственно, вторична по отношению к скандальному эротическому боди-триллеру 1996-го, в котором герой Джеймса Спейдера нездорово возбуждался от разбитых вдребезги, сплющенных тачек и изувеченных в авариях человеческих тел.

Смотрите легально на MEGOGO

Возвращаясь к «хэппи-эндам» в творчестве Кроненберга, можно сказать, что у «Автокатастрофы» на удивление счастливый финал: сексуальная девиация в итоге оказывает на главного героя и его жену целительное воздействие, возрождает их страсть друг к другу, спасает отношения и брак. Алексу же спасает совершенно другое: не вкус металла (вкус металла лишь расплескивает реки крови), но нежность и забота другого человека и острая потребность этого другого человека в ней, кем бы и какой бы она ни была. У Кроненберга автомобильная парафилия пропитана эротизмом, происходящее на экране, несмотря на вопиющую патологичность, будоражит и вгоняет в двухчасовую эрекцию. У Дюкурно гиперпатия пронизана зверством и кошмаром, она страшит и вгоняет в чувство близости огненной геенны, стреляющей глазами-фарами и дышащей бензином.

Метаморфоза в «Титане» происходит не только с героиней, которая дважды становится другим человеком (сперва меняет лишь внешний облик и имя, затем меняет свое естество), но и с жанром. Боди-хоррор о сексе с машинами и техно-беременности превращается в триллер о серийном маньяке. Триллер о серийном маньяке превращается в драму о несчастном отце, что много лет тому назад потерял сына, бесследно пропавшего без вести, и остро нуждается в ком-то, кто был бы рядом и позволил бы себя называть Адрианом (собственно, именно эта стадия жизненного цикла «Титана» является ключевой и занимает основной хронометраж, а вовсе не трах с раритетной выставочной легковушкой).

Яркая дебютантка Агата Руссель и ветеран французского кинематографа Венсан Линдон создают на экране совершенно химерную, угловатую, перекрученную, перевинченную нежность. Она, пережившая насилие со стороны отца (напрямую об этом не говорится, но наэлектризованная отвращением и гневом пропасть между родителем и дочерью намекает на сексуальный деспотизм), и он, отец ребенка, похищенного, должно быть, сексуальным маньяком-педофилом (об этом тоже напрямую речь не идет, и можно лишь догадываться), играют в игру, которая неожиданно дарит обоим спасительный ксеноновый свет.

В конце концов жесть в ее голове, кусок имплантированного металла (прочнейшего металла, очень прочно засевшего в чувствах и помыслах), буквально и фигурально выходит наружу. Как и в «Сыром», героиня-хищница учится существовать в согласии с собственным телом и голодом, в любви к чему-то или кому-то более важному, чем мясо или полироль для автомобильного кузова. Титанические усилия на пути трансформации ее сокрушают, но, как и у Кроненберга, этот crash, этот разлом и есть исцеление, антидот от жестянки в сердце.

Анастасия Лях