Память (Memoria)

Инопланетная Тильда Суинтон блуждает по Боготе в поисках источника таинственного звука, который не дает ей спать. «Память» от режиссера с самым труднопроизносимым именем, тайца Апичатпонга Верасетакула, получившая в Каннах приз жюри, – не кино в привычном смысле слова, но увлекательное погружение в квинтэссенцию многоликого, всеобъемлющего арта и уникальный трансцендентный опыт, усыпляющий медитативным «развитием» практически статичного действия и ошеломляющий во всех смыслах фантастическим финалом.

В одной из сцен главная героиня, изнуренная бессонницей и тем самым неустанно преследующим ее звуком, обращается к врачу и просит выписать что-то, что бы избавило ее от слуховой галлюцинации (если это галлюцинация) или как минимум помогло бы уснуть и наконец выспаться. «Вы просите меня прописать вам ксанакс?» – неодобрительно интересуется женщина-терапевт. «Нет, что вы… Хотя да, возможно…», – отвечает растерянная героиня. «От ксанакса вы утратите эмпатию, перестанете чувствовать, станете ко всему безразличной… Ни к чему он вам», – говорит доктор. И прежде чем протянуть брошюрку про Иисуса, спрашивает: «Вы знаете Сальвадора Дали? У нас в холле висит его картина. Вот он умел чувствовать…». «А разве он ничего не принимал?..»…

Сальвадор Дали, конечно же, упоминается неслучайно. «Память» – грандиозное сюрреалистичное полотно, в котором, как и на фантасмагорических картинах эксцентричного испанского живописца, ключевую роль отыгрывают сон и сновидение. И вообще, пожалуй, в работах Верасетакула куда больше общего с живописью, нежели с кинематографом. И посмотреть (или скорее почувствовать и услышать) его фильм – это как посетить арт-галерею, некий лабиринт-инсталляцию с тысячью кадров-полотен и гаммой удивительных звуков, образующих единую пространственную композицию.

Точно так же совсем неслучайно участие в проекте Тильды Суинтон. Актрисы и женщины, от которой исходят пленительные и непостижимые внеземные вибрации.

По сюжету ее героиня Джессика, разводчица орхидей, прибывает из Медельина в Боготу, чтобы присмотреть за оказавшейся в больнице сестрой. Ее сестра – этнограф, изучающая некое загадочное племя аборигенов, прячущихся от цивилизации в глубине амазонских джунглей, называющих себя «невидимыми» и проводящих темные шаманские ритуалы, что отпугивают и не пускают в их закрытый отрезанный мир любопытных людей. Якобы жертвой одного из таких ритуалов и стала сестра героини, которая погрузилась в беспробудный сон без всяких на то видимых медицинских причин. Тем временем, пока сестра постоянно спит, сама Джессика не может поспать и минуты. Ее преследует и терзает тревожный звук неизвестного происхождения, похожий на сильный, гневный удар, будто бы кто-то неистовый и свирепый пытается вышибить дверь. И никто кроме нее этот звук не слышит.

Смотрите легально на MEGOGO

В поисках ответов Джессика плутает по городу и его окрестностям, знакомится с женщиной-антропологом, которая позволяет ей прикоснуться к человеческим останкам, пролежавшим в земле шесть тысяч лет (останки принадлежат юной девушке, над которой тоже провели шаманский ритуал, стоящий той жизни); пытается скрыться от бродячей собаки, в которой, возможно, обитает злой дух; встречает молодого звукорежиссера Эрнана, который помогает искусственно воспроизвести терроризирующий ее звук; а затем встречает другого Эрнана, постарше, который просто чистит рыбу на камне и утверждает, что помнит все-все-все, что когда-либо происходило…

Орхидеи, к слову, тоже фигурируют неслучайно. И в одной из сцен Джессика интересуется передовыми нано-холодильниками для долгого хранения цветов. Орхидея, как известно, – очень капризный и хрупкий цветок, требующий особых условий содержания. Как и воспоминание о прошлом, хрупкое и капризное, готовое увянуть и улетучиться в любую секунду, но, вероятно, способное сохраниться в некоем «холодильнике» коллективной памяти.

Метафизический магический реализм Апичатпонга Верасетакула – явление действительно уникальное в современном кино. И если по отношению к картинам всех остальных режиссеров зрительская оценка «уснул на фильме», свидетельствующая о том, что публике было невыносимо скучно, является однозначно отрицательной характеристикой и совсем не той реакцией, которую хотел бы увидеть и услышать создатель киноленты, то в адрес работ Верасетакула фраза «уснул на просмотре» звучит как похвала, как свидетельство того, что режиссер добился желаемого результата (однажды на Роттердамском фестивале Верасетакул организовал для зрителей что-то типа отеля, в номерах которого можно было спать в медленно покачивающихся гамаках под кино, которое шло беспрерывно, по кругу, воспроизводясь снова и снова как повторяющийся навязчивый сон). А если зритель не просто уснул, но увидел собственное уникальное сновидение, вдохновленное картинками и звуками на экране, – значит Верасетакул «перевыполнил план».

Эрнан, который чистит рыбу и помнит все, что когда-либо было, не видит снов. Во сне его перегруженная миллионами лет человеческой истории, перенасыщенная память отдыхает. «Что происходит, когда ты спишь?» – спрашивает Джессика. «Ничего не происходит», – отвечает Эрнан. Героиня просит его лечь и уснуть. Чистильщик рыбы ложится на траву и засыпает. И выглядит совсем неживым; совершенно пустым, ничем не заполненным сосудом. В минуты или часы сна он превращается в чистый лист. Джессика и вместе с ней камера оператора долго следит за абсолютно статичным телом (подобно тому, как терпеливый зритель долго следит за статичным кино Апичатпонга Верасетакула). Время останавливается, перестает делиться на прошлое, настоящее и будущее. Наконец, когда зритель теряет всякую надежду на пробуждение (пробуждение Эрнана и пробуждение «спящего» кинематографа Верасетакула), дремлющий «мертвец» открывает глаза (а «дремлющий» фильм огорошивает удивительным и невероятным, неожиданной разгадкой тайны тревожного звука).

«Память» – ключевое слово (и в данном случае недаром единственное) в названии не только последней на сегодняшний день работы тайского медитатора, но и предыдущей, удостоенной «Золотой пальмовой ветви». В фильме «Дядюшка Бунми, который помнит свои прошлые жизни» Верасетакул аналогично говорил о памяти как о душе наших предков, отголоске всех предыдущих народов и поколений, всех когда-либо живших на Земле (а возможно, и за ее пределами) живых существ. Из Таиланда, где жил дядюшка Бунми, «память» как главное действующее лицо творчества Верасетакула, присущая как живой, так и неживой природе (в буддизме так называемой «природой будды», то есть сущностью, «душой» всего, наделены как живые существа, так и вещи), переносится на другой материк, в Колумбию, где живет Джессика. Оба рассказа выстраиваются по принципу детектива, наполненного сюрреалистическим реализмом, естественной метафизикой и эдаким пещерным мистицизмом. Одна загадка (кто она, черная фигура с красными глазами?) сменяется другой (что это и откуда он, звук невидимого великана, сотрясающего невидимую дверь?).

Вся человеческая духовность, наши вера и верования, все земное искусство, вся созданная человеком культура и весь существующий арт так или иначе происходят из сказок, легенд и мифов. Сказки – основа всего. Из сказок, которым тысячи и тысячи лет, выросли современные супергерои, обладающие суперспособностями; выросли политика и фантастика, выросли мораль и безнравственность, эгоизм и гуманизм. Их передающиеся из уст в уста тексты преобразовались в историю цивилизации, а сокрытая в них древняя магия преобразовалась в религию. Обезьяний призрак из «Дядюшки Бунми, который помнит свои прошлые жизни», дух начала человеческой эволюции, – это, по сути, тот же самый неопознанный летающий объект, источник данной нам из космоса жизни и трансформации, который появляется в «Памяти».

Тильда Суинтон в «Памяти» напоминает Фрэнсис МакДорманд в «Земле кочевников». В том смысле, что она едва ли играет в привычном понимании лицедейства. Скорее проживает на экране кусочек абстрактной, но подлинной жизни. Отчасти своей собственной, отчасти коллективной, сотканной из собирательной памяти людей и народов. И к слову, фильмы Апичатпонга Верасетакула перекликаются с фильмами Хлои Чжао: и там, и там сильна магия дикого, первобытного, древнего, магия природы и мифология дохристианских времен.

Грохот, который слышит главная героиня, периодически оборачивает странствие Джессики на хоррор. Но опять же совсем не тот хоррор, к которому мы привыкли. И когда звук умолкает, мы, как и Джессика, испытываем нужду и нехватку в нем, словно без этого грохота, без этой связи с потусторонним, иррациональным, необъяснимым и непознаваемым теряется смысл ее путешествия и нашего пребывания в кинозале.

Анастасия Лях