Солнцестояние (Midsommar)

Мы привыкли к мрачности скандинавского кинематографа и всем сердцем полюбили ее. Суровые холод и серость тех мест, казалось бы, идеально подходят для триллеров и детективов про жестоких серийных убийц, про монстров в человеческом обличии. Природные условия Швеции, Дании и Норвегии без труда создают атмосферу пессимизма и дискомфорта, тревоги и беспокойства, страха и желания укрыться под пледом не только от беспощадных стужи и сырости, но и от зла.

Американский мастер ужаса Ари Астер, в прошлом году ошеломительно дебютировавший хоррором «Реинкарнация», обласканным критиками со всех возможных сторон, снял свою вторую работу совместно со Швецией и про Швецию. Но вместо привычной осенне-зимней пасмурности и пронизывающих ветров поместил действие в солнечный жаркий июль, даже слишком солнечный и слишком жаркий, раскаленный до температуры пекла.

Но начинается все с заснеженного Нью-Йорка. Девушка по имени Дани (многообещающая британская актриса Флоренс Пью, впервые блеснувшая в «Леди Макбет», а после оказавшаяся в Голливуде и теперь являющаяся интригующей пикантностью актерского состава предстоящей марвеловской «Черной вдовы») не находит себе места. Она пишет сообщения одно за другим своей сестре, страдающей биполярным расстройством, но та не отвечает. Названивает родителям, но те тоже не выходят на связь. Последнее письмо сестры содержит загадочные и очень тревожные слова: «Не могу больше выдерживать эту тьму вокруг, ухожу и забираю с собой родителей».

Охваченная паникой Дани звонит своему бойфренду Кристиану (Джек Рейнор из, вот так совпадение, экранизации шекспировского «Макбета»), который в этот момент сидит в пабе с друзьями и как раз рассуждает на тему того, как сильно устал от бесконечных жалоб и причитаний своей эмоционально нестабильной, депрессирующей девушки и ее проблемной семьи, как давно хочет разорвать отношения, но не может из чувства жалости и долга. «Найди себе нормальную телку, которая любит секс и не рыдает надо не надо», – советуют цинично-прагматичные други. Но тут Дани звонит снова – и в трубке раздается пронзительный вопль. Ее сестра отравила газом родителей и покончила с собой.

Вопль героини нарастает, заходится, сливается воедино с мятежным голосящим саундтреком, задавая ритм и тональность всему дальнейшему повествованию.

Смотрите легально на MEGOGO

Это экспозиция. В следующем кадре мы находим Дани свернувшейся клубком в кровати, над которой возвышается холст на тему народного славянского сюжета про девочку и медведя: испуганный (или, быть может, совсем наоборот, демонстрирующий свое преимущество) ребенок в венке стоит перед огромным бурым зверем (естественно, мотив девочки в венке и медведя повторится в эффектном финале, и нечего удивляться вплетению славянских напевов, ведь язычество в контексте мировых религий представлено тремя ветвями: кельтской, германской и славянской).

Когда пребывающая в трауре героиня случайно узнает, что Кристиан вместе с друзьями запланировал на лето поездку в Швецию, тому не остается ничего другого, как позвать застрявшую в его жизни занозой Дани с собой. Дело в том, что Кристиан и его однокурсник Джош – этнографы, которым предстоит написать диссертацию для получения академической степени, а поездка в шведскую провинцию Хельсингланд, предложенная их новоиспеченным шведским другом Пелле, может стать плодотворным источником вдохновения. Там, в Хельсингланде, обитает языческая община Хорга, оторванная от цивилизации и строго придерживающаяся традиций и ритуалов древнего идолопоклонства. И как раз в июле они с должной сакральной пышностью отметят Праздник летнего солнцестояния.

К компании присоединяется друг Марк (Уилл Поултер), которого этнография не интересует напрочь, но зато очень интересуют симпатичные шведки (в венках или без – не суть). Ну и напросившаяся Дани, которая надеется хоть немного развеяться и отвлечься от темных мыслей и разъедающей скорби. И наладить отношения с парнем, который уже на грани, и она это чувствует. И все это ей, как ни странно, удастся: и переродиться, и видоизменить зашедшие в тупик отношения.

Сценарист и режиссер Ари Астер смело ломает сразу два саспенс-стереотипа. Во-первых, скандинавский, связанный в наших зрительских представлениях непременно с холодом и серостью, подогревающими плотную атмосферу инфернального злодеяния. Во-вторых, стандарт, связанный с укоренившейся эстетикой хоррора: ужас должен происходить в темноте и желательно в хмуром замкнутом помещении. В «Солнцестоянии» же кошмар разворачивается среди цветочных полей, под жаром лучистого июльского солнца, да еще и в белые ночи, когда темнота не наступает вовсе.

Есть такой отдельный поджанр ужаса – фольк-хоррор. Именно к нему относится культовый мистический триллер Робина Харди «Плетеный человек» 1973 года выпуска, погружающий заезжего детектива полиции, преданного христианина, в островной сгусток кельтского неоязычества (из более поздних примеров к фольк-хоррору можно причислить «Ведьму» Роберта Эггерса). После просмотра «Солнцестояния» очевидно, что ремейк 2006 года с участием Николаса Кейджа должен был снимать Ари Астер. И тогда даже Кейдж получился бы не дураком в очень плохом фильме, а затерянным наивным американцем, охваченным прозаичной благой целью, в феноменальной и непостижимой культурной среде, которую ему никогда не понять. Впрочем, «Солнцестояние», кажется, превзошло своего вдохновителя и стало новым самым страшным языческим хоррором всех времен.

Астер прекрасно знает, что больше всего страшат не монстры, а люди, действия и взгляды которых выходят за рамки того, что зовется нормой. И религия – самый мощный и самый пугающий противник нормального. Однако Астер снимает так, чтобы это чужое, неприемлемое и непонятное верование не только провоцировало смятение и мандраж, бросало в шок и оцепенение, но всячески завораживало, каким бы чудовищным ни казалось (работа художника-постановщика, к слову, вызывает отдельное восхищение: настенные языческие рисунки и руны кажутся на редкость аутентичными и вызывают острое желание и даже необходимость рассматривать кино по стоп-кадрам, в мельчайших деталях изучая каждый лубок).

«Плетеный человек», безусловно, самый родственный к «Солнцестоянию» пример. Но также можно вычленить параллели с «Антихристом» Ларса фон Триера, «Обманутым» Дона Сигела и даже «Апокалипсисом» Мэла Гибсона. Причем существенная разница с последним лишь в том (не считая жанровых и стилистических нюансов), что герой Гибсона, оказавшись заложником диких кровопускательных ритуалов цивилизации майя, весь фильм намеревается сбежать и таки сбегает, а героиня Астера хоть и единожды порывается унести ноги, но в итоге наоборот, всецело погружается в новый мир.

Немало созвучий у Ари Астера и с самим собой, то есть с предыдущей работой «Реинкарнация». «Солнцестояние» аналогично начинается с того, что главная героиня теряет близких людей, связанных с ней прямыми родственными скрепами. Но только если Энни в исполнении Тони Колетт постепенно теряет тотально всех, то есть ее семья перестает (духовно, но не физически) существовать, то Дани стремится обрести новую. И когда ее тщетные надежды на обретение этой новой семьи с Кристианом меркнут окончательно, она хватается за другую возможность. Как и в «Реинкарнации», особым фетишем режиссера снова становится голова (и ее отсутствие). И это совершенно логично: если и верить во что-то паранормальное и метафизическое вроде души, то рационально предположить, что сосудом для этой субстанции является голова (в отличие от христианства язычество описывает душу не как абстрактную нематериальную сущность, а как непосредственно саму личность, суть человека).

Энни ничего не могла изменить, ее судьба и судьба ее близких были предрешены и необратимы, независимо от ее действий/ бездействия. История Дани предопределена лишь частично. Казалось бы, она тоже попадает в замкнутое кольцо чужого плана и чужого маршрута. Но поскольку изначально ее здесь быть не должно было (поездка предназначалась не ей), возможны отклонения от намеченного пути. И в конце концов решение остается именно за ней.

Чего не было в «Реинкарнации» вовсе и чего много в «Солнцестоянии» – так это секса. Собственно, без секса язычество – не язычество. Обе ленты создают культ танатоса, но только вторая картина Астера чествует классическое древнее единение танатоса с эросом. Причем речь не столько о буквальном соитии, сколько о языке природы, которая говорит с галлюцинирующей героиней цветами, раскрывающимися подобно влагалищу. И это раскрытие – ее женская воля. Да-да, и о феминизме это кино в том числе. Даже скорее о матриархате и доминировании женского начала. Неслучайно, когда герои только прибывают в общину, их встречает мужчина в платье. «Какой у вас красивый наряд», – любезно отмечает Дани. «Немного по-женски, да?» – улыбается в ответ лучезарный сектант.

И все же основной лейтмотив «Солнцестояния» – не столько эмансипация, сколько побег от внутренней тьмы, о которой в самом начале говорится в письме суицидальной сестры героини. Пережив убийство родителей и самоубийство самого близкого человека, безрезультатно стучась в стену отстраненного и небрежно прохладного Кристиана, Дани сама оказывается во тьме. И подсознательно тянется из этого мрака в сторону хоть какого-нибудь света. И, наплакавшись, в конце концов приветствует этот свет. Даже если это свет от огня преисподней.

Анастасия Лях

превью