Маяк (The Lighthouse)

Роберт Паттинсон и Уиллем Дефо испытывают друг друга на прочность в черно-белом мистическом триллере о двух смотрителях маяка, застрявших на необитаемом островке посреди океана из-за затянувшейся непогоды. «Маяк», показанный украинским ценителям артхаусного кино в рамках «Киевской недели критики», можно назвать главным арт-фильмом уходящего года и, вероятно, главным арт-хоррором нулевых.

Фильм начинается с того, как к берегу острова, на котором возвышается одинокий маяк, подплывает лодка с двумя мужчинами на борту, готовыми заступить на вахту. Нос лодки беспощадно рассекает волны. Вместо музыки воздух раз за разом сотрясает невыносимо гулкий гудок блуждающего где-то рядом корабля, истошно ревущего в поисках спасительного света маяка. Безмолвная сцена причаливания к острову всем своим видом и звуками, и порывами ветра, и сыростью, и промозглостью темно-серого дня, и двумя одинокими фигурами, уязвимо колышущимися от ударов волн, обещает страшные и неминуемые ужасы подобно аналогичной вступительной сцене из «Десяти негритят».

Затем прибывшая смена (старый бывалый смотритель и его молодой помощник-новобранец) осматривают свое жилище на ближайшие четыре недели. В этот месяц (месяц без других людей, без женщин, без цивилизации, с ограниченной провизией) им придется если не любить, то как минимум терпеть общество друг друга. И молодой с первого же дня понимает, что будет непросто: старик много командует, много болтает, много пьет, отрыгивает и постоянно пускает газы. Но, естественно, не газы Уиллема Дефо – самое страшное на острове.

В первый же день молодой, осматривая кровать и комнату, находит в своем матрасе комки то ли волос, похожих на водоросли, то ли водорослей, похожих на волосы, и известняковую фигурку русалки.

В позапрошлом году на экраны вышел испанский фантастический триллер «Атлантида» («Холодная кожа») о метеорологе и смотрителе маяка, застрявших на необитаемом острове, на котором, как оказалось, обитала раса невиданных морских существ, полурыб-полулюдей. В прошлом году (у нас в начале текущего) в прокат был выпущен основанный на реальных событиях британский триллер «Проклятый маяк» («Исчезновение»), повествующий о трех смотрителях, которые загадочным образом исчезли с острова перед прибытием новой смены. Сюжетом, казалось бы, «Маяк» Роберта Эггерса перекликается с обеими картинами. Но если «Атлантида» была приключенческим хоррором, отсылающим к романам Жюля Верна, а «Исчезновение» – криминально-психологическим триллером без всякой примеси сверхъестественного (то есть обе ленты были жанровыми), то «Маяк» – это чистый арт, отсылающий к немым черно-белым хоррорам 20-30-х годов и немецкому киноэкспрессионизму в частности.

Смотрите легально на MEGOGO

Нужно хорошо понимать, кто такой Роберт Эггерс. Это молодой американский художник-постановщик, сценарист и режиссер (именно поэтому визуальное решение его картин такое цельное и доскональное: оно не делится между мнениями постановщика и художника-постановщика, а принадлежит видению одного человека, совмещающего две должности), на счету которого пока что всего лишь два полнометражных фильма. Оба – хорроры. Но уже эти два сделали Эггерса признанным мастером жанра.

Дебютная «Ведьма», вышедшая в 2015 году и открывшая миру юную многообещающую актрису Аню Тейлор-Джой (обладательницу чуточку потусторонней красоты), и вторая работа Эггерса «Маяк» практически во всем ассонируют друг с другом, хотя сюжеты разворачиваются в разных вселенных и окрашены в разные тона. «Ведьма» – цветная (впрочем, краски очень приглушенные, средневековые, натуральные и будто выцветшие) история, разворачивающаяся в Новой Англии семнадцатого столетия, во время большой охоты на ведьм (но до Салемского суда), внутри одной пуританской семьи, члены которой начинают подозревать друг друга в колдовстве. То есть цветная и разворачивается на суше, среди густых северо-восточных американских лесов, тогда как «Маяк» монохромен и разворачивается в море.

Однако оба фильма обращаются к предыдущим столетиям (события «Маяка» происходят в конце девятнадцатого века; и к слову, герой Паттинсона упоминает о своей предыдущей работе на лесопилке, среди тех самых северо-восточных американских лесов, что на границе с Канадой). Оба сюжета разворачиваются внутри небольшого количества персонажей, без привлечения посторонних. Оба насыщены религиозными мотивами и древними преданиями. А декорации, образы, грим, костюмы (то есть вся визуальная часть) так сочны, что независимо от содержания и смыслов их можно созерцать как живопись, как арт-выставку. Оба отличаются предельно атмосферным звуковым сопровождением, до чертиков тревожным (в «Ведьме» это громкий стук барабанов и женский хор, а в «Маяке» – упомянутые оглушительные гудки, создающие ритм, и истерично-визгливые крики чаек). Оба допускают (не утверждают, а допускают), что увиденное – лишь галлюцинация.

«Ведьма» была вмешательством сатанизма в столпы христианства и, следовательно, была наполнена выразительной сатанинской символикой, включая верховный символ – черного козла (официальный сигил Церкви Сатаны представляет собой пентаграмму с вписанной в нее головой козла). «Маяк» же чем глубже и дальше продвигается физическая и психологическая конфронтация двух прикованных друг к другу персонажей, не имеющих возможности освободиться от этой тягостной и ненавистной скрепы (впрочем, наступит и такой момент, когда, в стельку пьяные, они будут танцевать в тесную обнимку), тем обильнее наполняется образами и сюжетами из античной мифологии.

Интересно, что древнегреческие сирены, губительницы моряков, о которых говорит герой Дефо, изначально изображались полудевами-полуптицами, но со временем обрели форму полуженщин-полурыб, то есть русалок. Тогда как с птичьими крыльями и уродливыми лапками изображались хищные гарпии, олицетворяющие собой бурю в море. Также старый смотритель произносит слово «банши». Банши – летающие существа женского пола из ирландского фольклора, появляющиеся там, где кто-то должен умереть, и издающие «пронзительные вопли, в которых будто сливаются крики диких гусей, рыдания ребенка и волчий вой». «Не обижай морскую птицу, а то накличешь беду», – говорит старый молодому, заметив, как тот «препирается» с чайкой.

Бывалый смотритель заставляет помощника делать на маяке всю грязную и самую тяжелую работу, помыкая тем, как Золушкой. Сам же лишь делает загадочные записи в вахтенном журнале и следит за фонарем, к которому не подпускает молодого и от которого тщательно прячет ключи. «Ты вымоешь этот пол еще десять раз и, если я скажу, вытянешь зубами из каждой доски ржавый гвоздь, отсосешь ртом всю ржавчину до блеска и забьешь обратно. Если я так скажу». Каторжный и зачастую бессмысленный труд новичка – отсылка к опять же древнегреческому Сизифу, который так прогневил верховных олимпийских богов (которыми, напомним, являются Зевс на небе, Посейдон в море и Аид под землей), что в наказание вынужден был бесконечно катить в гору тяжеленный камень, который неизменно, почти достигнув вершины, скатывался вниз снова и снова, снова и снова.

Чем ближе к финалу, тем очевиднее, что за противостоянием двух смотрителей кроется какая-то аллегория. Кто эти двое друг другу? И что вообще олицетворяет маяк?

– Ты молишься?
– Не так часто, как надо бы. Но я богобоязненный, если вы об этом.

Возможно, маяк – это чистилище, искупление грехов для героя Паттинсона (а они у него определенно есть, и однажды он в них сознается). И пока что, пока не очистился, доступ к свету (к свету фонаря как к свету рая) ему закрыт. И в таком случае бородатый герой Дефо (который в одном из сюрреалистичных видений молодого предстает вылитым Зевсом, скульптурным и обнаженным) – никто иной как бог. Или свет маяка – это просветление сознания, что уже ближе к буддизму. Или же молодой и старый – две стороны одного «я», и на острове нет никого, кроме свихнувшегося героя Паттинсона, и он застрял на проклятом маяке на десятилетия, онанируя и постепенно лишаясь рассудка, и так и состарился…

Наконец Эггерс обращается к мифу о Прометее, который украл у Зевса огонь и подарил людям. «Свет принадлежит мне!» – одержимо вопит Дефо. Свет маяка – это огонь Прометея. Но, как известно, за непослушание и дерзкую выходку Прометей был жестоко наказан, и птицы (орел или чайки – уже не суть) клевали его печень снова и снова, снова и снова.

Анастасия Лях

The Lighthouse