Берлинский синдром (Berlin Syndrome)

Напряженный сексуальный триллер о пленнице, запертой в бронированной квартире у серийного маньяка. Жесткий, натуралистичный, эротичный, атмосферный, камерный, почти что герметичный, местами бетонно-серый и холодный, как сам восточный Берлин.

Клэр – молодая симпатичная туристка из Австралии, путешествующая в одиночку, без лишних денег, с огромным рюкзаком на спине. Ночует по хостелам, ест на ходу и что придется, немного общается с соседями по комнате, но не стремится заводить дружбу. Ей нравится гулять одной и фотографировать. Девушку восхищает советская архитектура, то ли своей монструозностью, то ли суровостью и угрюмостью цвета и форм. Поэтому она приезжает в Берлин и исследует восточную часть города, где сохранилось немало гэдээровских построек.

На улице Клэр знакомится с парнем по имени Энди. Он местный, преподает в старшей школе английский язык. Умный, образованный, вежливый, привлекательный… Но только Энди не разделяет страсть Клэр к советской истории и культуре (похоже, австралийка мало что знает о реалиях советской идеологии и просто восхищается тем, чего не понимает, что от нее очень далеко и кардинально отличается от привычной ей жизни; восхищается, как какой-то диковинкой и экзотикой).

Энди и Клэр приятно проводят время, гуляют, болтают, и вечером она приглашает его к себе в хостел, ведь на следующий день ей уезжать в Дрезден. Но скромный Энди отказывается. И казалось бы, на этом случайный роман должен закончиться, не успев толком начаться. Но Клэр, которую сильно тянет к едва знакомому парню, передумывает уезжать… И вот уже он ведет ее к себе в квартиру. Мрачный трущобный район, пустой, будто совсем нежилой двор, подъезд с обвалившейся штукатуркой. Дом, словно заброшенный, и ни в одном окне не горит свет. Массивная дверь с огромным засовом. Окна, которые не открываются… Но секс такой страстный, такой космический… И на утро Энди по-прежнему милый.

И лишь на вторые сутки до Клэр доходит, что что-то с Энди не так. Что, уйдя на работу, он запер ее в квартире и не оставил ключ вовсе не по рассеяности, а вполне осознанно. Что окна в квартире небьющиеся. Что соседей в округе нет. А взглянув в зеркало, Клэр видит у себя на лопатке надпись «моя». В ванной находит розовый лак для ногтей и длинные белые волосы в сливе. Другая пленница была до нее здесь. И догадаться совсем несложно, что с той случилось.

Смотрите легально на MEGOGO

– Ты ведь сказала, что не хочешь уезжать!
– В постели все говорят нечто подобное. Но это не стоит воспринимать всерьез!

Австралийскую туристку играет австралийская актриса Тереза Палмер, а берлинского маньяка – немецкий актер Макс Римельт, знакомый по сериалу Вачовски «Восьмое чувство» (он был тем немцем, который влюбился в девушку, живущую в Индии). Действие неслучайно происходит именно в Берлине, именно на территории, которая когда-то была ГДР. Глядя на фото, которые сделала Клэр, слушая ее наивные восторги от жутких, уродливых строений, Энди говорит: «Да чушь все это, вся эта советская хрень! Задыхаться можно где угодно, зачем строить стену?!».

И Энди действительно задыхается в своем мире, отгораживает себя от людей, закупоривается в своем бронированном жилище и там же закупоривает своих жертв, не давая им бросить его, как когда-то бросила мать. С одной стороны, классическая фрейдистская схема. С другой – нетривиальная метафора с Берлинской стеной: «самый холодный город», разорванный надвое, и стена, разделившая людей на счастливых и несчастливых. Энди тоже разорван: на свет и тьму внутри себя (ведь он действительно дал Клэр шанс уехать в Дрезден, она сама им не воспользовалась); на жизнь до ухода матери и после; на фальшивое существование за пределами квартиры, где нужно навещать отца, ходить на работу и придумывать каждый раз причину, по которой не можешь пойти с коллегами выпить пива, и «счастливую» жизнь внутри скорлупы, капсулы без доступа воздуха, укромной крепости, где он подобно мазохисту с наслаждением по чуть-чуть задыхается и создает иллюзию гармонии и благодати.

Если «стокгольмский синдром» – это синдром симпатии, сочувствия и привязанности жертвы к своему палачу (и Клэр тоже его испытывает, предлагая Энди сочувственный секс, когда узнает о смерти его отца, и ревнуя к предыдущей пленнице; и этим же синдромом заражен зритель, и авторы фильма, которые явно не хотят видеть в герое и демонстрировать однозначного монстра), то «берлинский» – это синдром выстраивания стены, причем стены уродливой и неуместной. В том числе стены, которую Энди возводит между собою и девушкой, не давая здоровым отношениям ни малейшего шанса. Быть может, если бы он не запер Клэр, она и сама бы решила не уезжать, осталась бы с ним строить любовь, а не стену.

«В космосе никто не услышит твой крик», – запугивал зрителей Ридли Скотт, выпуская в межзвездное пространство неубиваемое чудовище. «Можешь кричать, тебя никто не услышит», – говорит Энди во время секса, когда Клэр, испытывая наслаждение, сдерживает вырывающийся стон. «Можешь кричать, тебя никто не услышит», – говорит он то же самое, когда Клэр пытается позвать на помощь. Одни и те же слова, но такие разные ситуации. Или не такие уж и разные… Синдром одной ситуации, разделенной надвое; одной разделенной надвое реальности; и одного монстра, отделившегося глухой стеной.

Розовый лак для ногтей; розовое кружевное белье из секс-шопа, которое Энди приносит в подарок; розовое винтажное платье, которое Клэр покупает на руках в переулке в качестве берлинского сувенира; розовый взгляд на серые вещи… еще один синдром еще одного нездорового состояния. И одно на двоих излечение.

Анастасия Лях

Berlin Syndrome