Брачная история (Marriage Story)

«За что я люблю Николь. Она дарит людям чувство комфорта даже в неловких ситуациях. Всегда слушает, что говорят другие. Иногда даже слишком много и долго. Она – добропорядочная гражданка. Всегда понимает, как поступить правильно, даже в запутанных семейных делах. Я застреваю в зоне комфорта, но она знает, когда вытолкнуть меня оттуда, а когда оставить в покое. Она всех нас стрижет. И всегда необъяснимо заваривает чашку чая, которую потом не выпивает. Ей сложно прятать за собой носки, закрывать дверцы и мыть посуду, но ради меня она старается. Николь выросла в Лос-Анджелесе рядом с актерами, режиссерами, среди фильмов и сериалов, и сохранила тесную связь с мамой и сестрой… Николь дарит отличные подарки. И она по-настоящему играет с нашим ребенком, никогда не бросает игру и не говорит, что это уже перебор. А переборы таки случаются. Она боевая. С легкостью открывает банки своими сильными руками, что, как по мне, очень сексуально. Холодильник у нее всегда забит битком, голодных в нашем доме не бывает. Она отлично водит. После своего фильма «Все из-за девчонки» она могла остаться в Лос-Анджелесе и стать кинозвездой, но бросила его и переехала ко мне в Нью-Йорк, чтобы играть в театре. Она храбрая. Прекрасно танцует, заразительно. Смотрю на нее и сам хочу научиться. Всегда признает, если чего-нибудь не знает, не читала или не смотрела, тогда как я обычно вру и отмазываюсь, что смотрел, но давно. Она обожает разбираться в моих самых безумных идеях. Она – моя любимая актриса».

«За что я люблю Чарли. Чарли бесстрашен. Он никогда не позволяет жизненным преградам и мнениям других помешать его планам. Чарли ест так, будто старается поскорее разделаться с едой, будто на всех ее не хватит, он словно душит сэндвич, поглощая его. Но он – страшный чистюля, и без него мне сложно поддерживать порядок. Он бережет электроэнергию. Нечасто заглядывает в зеркало. Фильмы легко доводят его до слез. Он очень самостоятельный: легко заштопает носок, приготовит ужин и отутюжит рубашку. Он редко терпит поражения, а я почти постоянно. Чарли стоически выдерживает мои смены настроений, не идет на поводу, но и меня не стыдит. Хорошо одевается, никогда не выглядит смешно, что для мужчины достижение. Очень боевой. Он любит быть папой, любит даже то, что других бесит: истерики, ночные подъемы. Порой это выводит из себя, но чаще всего это славно. Он погружается в свой мир с головой. Может сказать людям, что у них еда застряла в зубах или на лице, не пристыдив при этом. Чарли добился всего сам. Его родители… я их видела всего раз, но он говорил, что в его детстве были алкоголь и насилие… Он приехал в Нью-Йорк из Индианы и стал ньюйоркцем почище коренных. Всех, кто оказывается рядом, он объединяет в одну семью; в театральной труппе никто не чувствует себя изгоем, даже стажерам он дарит чувство собственной важности. Помнит все шуточки «для своих». Он очень организованный, вдумчивый, всегда точно знает, чего хочет, в то время как я нередко теряюсь в догадках…».

Уже секунду спустя эти чудесные, теплые откровения двух любящих людей в адрес друг друга оказываются письменным заданием в кабинете психолога, который помогает парам, решившим развестись, сделать это по возможности мирно и менее болезненно. Час спустя эти двое, испытывающие друг к другу такую подлинную, домашнюю, уютную нежность, оказываются заложниками двух матерых адвокатов по разводам, окунающих цепкие ручонки в чужое грязное белье и выискивающих компромат. А полтора часа спустя она называет его эгоистичным мудаком, а он желает ей заболеть и попасть под машину.

Как же так получается, что любовь заканчивается пожеланиями «чтоб ты сдох!» и «чтоб ты сдохла!»… Ноа Баумбах, режиссер фильмов «Кальмар и кит», «Милая Фрэнсис», «Пока мы молоды», снял свою лучшую картину, в которой не стал отвечать на извечный вопрос «как же так?» (на который никто не знает ответ), а просто рассказал одну «брачную историю», очень личную и очень настоящую. И пусть на деле вышла не столько история одного брака, сколько история одного развода (в сущности, суть каждого союза сводится, как ни прискорбно, к расторжению этого союза если не на бумаге, то в головах и сердцах), она оказалась близка абсолютно каждому зрителю, и в глазах каждого смотрящего она стала личной, собственной историей.

С одной стороны, независимый американский кинематографист Баумбах обращается не столько к голливудской, сколько к европейской мелодраматической классике о семейных взаимоотношениях, к тем же итальянским шедеврам Витторио де Сика «Крыша», «Брак по-итальянски», «Развод по-итальянски» Пьетро Джерми. С другой стороны, сохраняет чисто американский темперамент, не склоняется в этот раз к комедии (хотя Баумбах всегда снимал не драмы, а драмеди) и попутно с конфронтацией мужчины и женщины, мужа и жены, выстраивает еще два параллельных конфликта, подчеркнуто американских: противостояние Лос-Анджелеса и Нью-Йорка, противостояние кино (Голливуда) и театра (Бродвея).

Смотрите легально на MEGOGO

Невероятные Скарлетт Йоханссон (с выразительного лица которой, выплывающего из черноты, начинается кадр) и Адам Драйвер (ставший для Баумбаха такой же музой, как Грета Гервиг) образуют очень простую, доступную модель супружеской близости и разобщенности одновременно, несмотря на то что изображают союз якобы специфических творческих людей. В их брак, как и в их развод, верится безоговорочно. Актер и актриса идут, казалось бы, вровень, шаг в шаг, вызывая в публике одинаковые дозы симпатии и сочувствия. Но герой Драйвера (альтер эго самого режиссера, выросшего в Бруклине и преданного ему) все же чуточку превосходит, чуточку перетягивает приязнь и сопереживания на свою «нью-йоркскую» сторону. Потому что в этой истории именно он остается не у дел. Как в той сцене, где ему приходится вторым по счету праздновать с сыном Хэллоуин, который уже отпраздновал его с матерью, и ходить по домам поздней ночью, когда мальчишка уже хочет спать, а жители кварталов уже не открывают двери и не бросают сладости.

Исход брачной истории, которая длится более двух часов, угадывается на восемьдесят четвертой минуте, когда герои совместными усилиями и нежно прощающимися взглядами символично задвигают вручную сломавшиеся автоматические ворота и остаются по разные стороны возникшей между ними «стены». Баумбах – реалист и не склеивает разбитую чашку, из которой давно вытек заваренный, но так и не выпитый чай.

Анастасия Лях