Читая интервью в газетах и чьи-то биографии в красивых твердых переплетах, всматриваясь в припудренные телепередачи и складно скроенное кино, мы верим, что люди, о которых снимают и пишут, такими и есть, такими и были. Но только они, надменные и благосклонные собеседники, болтливые и несговорчивые респонденты, знают, сколько правды не попало в написанное или показанное, сколько откровений осталось при себе и за кулисами, в черновике интервьюера под грифом «не для печати». Причем что уж говорить о настоящих тайнах и скелетах, если даже привычка курить может оказаться табу для огласки.
Байопик «Джеки» – наверняка тоже лишь полуправда, один взгляд и одна точка зрения, но авторы и не претендуют на фактологический и исторический анализ, не стремятся выдавить из себя амбициозное житие. Кто знает, какой была подлинная Жаклин Кеннеди до выстрелов в Далласе, чем жила, что любила, что ненавидела, что причиняло ей боль, а что доставляло радость, чего она ждала от президентства супруга и обязывающего статуса первой леди, на что надеялась и чего боялась. Кто знает, какой она стала потом, по прошествии лет после случившегося, изменились ли ее перфекционизм и мироощущение, была ли она еще когда-нибудь по-настоящему счастлива… Но верится, что в те страшные ноябрьские дни 1963-го она была именно такой, какой показала ее Натали Портман, и чувствовала, и плакала, и говорила именно так.
Вот она появляется перед интервьюером журнала Life спустя неделю после событий, с неизменно идеальной прической, барственная, холодная, закрытая. Кажется, она ограничится дежурными фразами и быстро захлопнет дверь. И никто никогда ничего не узнает, не прочтет, что творилось у жены убитого президента внутри, под розовым костюмом Chanel, усыпанном пропитавшимися багровыми пятнами. «На мне были его кровь и мозги. Я пыталась собрать куски его головы воедино… Вы же понимаете, я не дам вам это опубликовать».
Воспоминания героини о трех выстрелах на Элм-стрит, о подлинном кошмаре на улице Вязов, о последующей аутопсии, о присяге Линдона Джонсона в самолете, о Бобби и детях, о показаниях Ли Харви Освальда в телевизоре, о спорах на счет похорон и пышной траурной процессии чередуются с флэшбэками из кукольной, сказочной жизни, которой уже никогда не будет. В этих флэшбэках она проводит экскурсию по комнатам Белого дома, с гордостью демонстрируя раритетное фортепиано, диван в стиле ампир, французский ковер, шелковую обивку и широко улыбаясь в телекамеры. «Вещи и предметы живут дольше людей», – скажет она журналисту Life.
Собственно, на параллели вещей и реальности и строится все повествование «Джеки». Воодушевленно и тщательно она собирала красивые предметы: мебель, аксессуары, платья и туфли…, думая, что из них выстроится ее семейное счастье, политическая карьера Джека, беспечное будущее детей. Пока однажды в считанные секунды все это не рухнуло, не превратилось в абсурд. Неслучайно в одной из ярчайших сцен она включает на проигрывателе песню «Camelot» из одноименного бродвейского мюзикла, любимого мюзикла Джека, и переодевается в тучу своих бесполезных нарядов, сменяя одно платье за другим. «It’s true, it’s true, the crown has made it clear the climate must be perfect all the year… July and August cannot be too hot. And there’s a legal limit to the snow here in Camelot» («Это правда, это правда, корона дала понять, что климат должен быть идеальным в течение всего года… Июль и август не могут быть слишком жаркими. И есть законные ограничения на снег здесь, в Камелоте») – поется в песни. В том, что пыталась выстроить Джеки, тоже должно было быть все идеальным: и климат, и интерьер, и укладка, и эмоции. И тоже накладывалось табу на снег. Но снег взял и пошел, не спрашивая.
Смотрите легально на MEGOGO
Сценарист Ной Оппенхайм и режиссер Пабло Ларраин переворачивают структуру классического байопика с ног на голову, сознательно изымая из кадра все то, что обычно в него попадает, и наоборот, включая моменты, которые почти всегда остаются за кадром. Из сюжета напрочь улетучивается политика: Вьетнам, Карибский кризис, космические амбиции, расизм; отсутствуют версии убийства и его возможного заказчика; практически нет самого Кеннеди; нет публичных выступлений; нет интриг и грязи; наконец нет никакой Мэрилин Монро. Зато есть красноречивый фрагмент, где Джеки нервно стягивает с ноги прилипший к коже чулок с запекшейся кровью. Или вязнет каблуками в топком болоте на кладбище.
Мы, зрители, видим и чувствуем все исключительно ее глазами. А ее глаза видят и понимают случившееся будто в тумане. Рыдая и смывая с лица капли крови, она смотрит на свое отражение в зеркале – совсем не такое, какое ей хотелось бы видеть. От слез и учащенного дыхания зеркало запотевает, и она судорожно трет его поверхность ладонью. Точно так же и зритель видит происходящее вокруг героини: нечетко, размыто, смазано, словно сквозь запотевшее зеркало или кошмарный сон.
Портман смотрит прямиком в камеру и обнажается. Не буквально, конечно же. Ее героиня постепенно становится открытой и совершенно незащищенной перед пристальным взглядом аудитории. Гнетущая музыка подчеркивает не столько саму трагедию, сколько потерянность и неопределенность Джеки, которая больше не видит будущее. Очень крупные планы актрисы так притягательны, что режиссер, будучи не в состоянии от них оторваться, никак не может поставить в своей истории финальную точку. Впрочем, и мы, случайная, несведущая публика, отрываться не хотим.
Анастасия Лях
Джеки (Jackie)
2016 год, Чили/ Франция/ США
Продюсеры: Даррен Аронофски, Мартин Кассинелли, Серж Катуар
Режиссер: Пабло Ларраин
Сценарий: Ной Оппенхайм
В ролях: Натали Портман, Питер Сарсгаард, Грета Гервиг, Билли Крудап, Джон Хёрт, Ричард Э. Грант, Каспар Филлипсон, Бет Грант, Джон Кэрролл Линч, Макс Казелла
Оператор: Стефан Фонтен
Композитор: Мика Ливай
Длительность: 100 минут/ 01:40
