Убийство священного оленя (The Killing of a Sacred Deer)

Современная интерпретация древнегреческой трагедии в руках самого титулованного греческого кинематографиста-современника – это не просто символично, это наглядная демонстрация исторической, культурной, ментальной цикличности, в которой мы все существуем.

Очень крупный план. На экране человеческое сердце в раскрытой грудной клетке ритмично отстукивает удары. Идет хирургическая операция, аортокоронарное шунтирование, должное восстановить кровоток в артериях. Тут все предельно цинично и просто: сердце либо бьется, либо нет, и никаких сантиментов.

Главный герой истории – успешный кардиохирург Стивен, немолодой, но видный, импозантный мужчина (Колин Фаррелл). Он женат на красавице Анне, докторе-офтальмологе (Николь Кидман). У них красивый дом в престижном районе, собака и двое детей: мальчик и девочка. Но в свободное от семьи и работы время Стивен регулярно встречается с подростком Мартином (Барри Кеоган из «Дюнкерка»), гуляет, покупает мороженое, ест с ним в закусочной картошку фри, дарит дорогие подарки. Нет, Стивен – не педофил. Просто его мучит чувство вины. Полтора года назад он оперировал мужчину. В то время у него были проблемы с алкоголем, так что резал он на хмельную голову. И пациент умер. Тем мужчиной был отец Мартина.

Казалось бы, мальчик воспринимает Стивена как замену родителя и ни в чем его не винит. Но уж больно расстраивается из-за одиночества матери (давно не появлявшаяся на большом экране Алисия Сильверстоун в жалком образе навязчивой и отвергнутой), которая и пироги обалденные печет, и вкуснейший лимонад делает, но после смерти мужа все одна да одна, а это несправедливо. Представительный врач – отличная партия, по мнению Мартина. Но вот загвоздка: Стивен не собирается уходить из семьи. И тогда затаивший обиду и злобу тинейджер начинает мстить, да так, что не приснится в самом страшном кошмаре.

Название фильма – отсылка к трагедии Еврипида «Ифигения в Авлиде». В ней микенский царь Агамемнон идет войной на Трою, но из-за отсутствия попутного ветра его корабли практически стоят на месте. Провидец говорит, что нужно задобрить богов, принеся им человеческую жертву, и этой жертвой должна стать дочь Агамемнона Ифигения. И греческий царь соглашается.

Смотрите легально на MEGOGO

Примечательно, что за последние годы это не первый раз, когда кинематографисты пересказывают или переиначивают сюжет этой древнегреческой трагедии. В «Игре престолов» был эпизод, где претендующий на престол Станнис Баратеон, идя на поводу у Красной женщины, приносит в жертву Владыке света свою дочь, дабы его войско, застрявшее без провизии в снегах севера, не умерло от голода и холода. Правда, в отличие от Агамемнона, Станнису это не помогло.

Собственно, название «Убийство священного оленя» – это обращение не столько к сюжету трагедии, сколько к ее финалу. И даже не к финалу, а к эпилогу, постскриптуму. Боги пожалели Ифигению и в последний момент заменили ее на жертвенном алтаре ланью, ничего не сказав родителям. И из других трагедий Еврипида мы узнаем, что жена Агамемнона не простила мужу убийство дочери и казнила его своей же рукой.

Когда Мартин ставит Стивена перед страшным, казалось бы неосуществимым выбором, он говорит: «Сделай это и забудь, начни с чистого листа. Это единственный выход». Древние майя называли себя «ах-майя», что в переводе означало «люди оленя». Они считали оленя своим давним предком и потому священным животным. И именно с созвездия оленя (созвездия козерога) майя отсчитывали начало нового года, что означало новый этап жизни, чистый лист.

Мартин у Лантимоса – воплощение Бога, неприятное, отталкивающее, но справедливое. Он – не мститель и не палач, он – праведное выражение принципа «око за око, зуб за зуб». И это не закон талиона, «равного возмездия» первобытных людей, это закон Книги Исхода: «И не берите искупительный дар за душу убийцы, злодея, которому надлежит умереть, но смерти будет он предан». И подобно Богу же Мартин шлет кару небесную, казни египетские на своих обидчиков.

На одном из постеров фильма Колин Фаррелл стоит посреди белой больничной палаты перед двумя пустыми койками, и стены комнаты не упираются в потолок, а уходят в бесконечную высь. Пространство вытянуто вертикально до нескончаемости. И это стремление кадра в небо – тоже отсылка к некой мистической, необъяснимой, страшной и, как оказалось, вполне реальной высшей силе.

Фильмы Йоргоса Лантимоса, несмотря на различные сюжеты и жанры, всегда рифмуются между собой в тональностях и деталях. Так, например, выбитый гантелей зуб из драмы «Клык» созвучен с глазами, которые в финале антиутопии «Лобстер» намерен выколоть себе персонаж Фаррелла. Ползающие по комнатам дети в триллере «Убийство священного оленя», лишенные физической возможности выйти за пределы дома, рифмуются с детьми главных героев «Клыка», живущими за высоким забором, будто в капсуле, и ничего не знающими о внешнем мире.

Как и в «Лобстере», Лантимос поднимает тему всепобеждающего человеческого эгоизма, который куда сильнее любви. Понятие любви опять же нивелируется и укладывается в рамки какой-то исключительно технической, медицинской, материальной плоскости. Если «море – это кожаное кресло», то любовь – это когда мы оба хромаем на одну и ту же ногу, или оба страдаем носовым кровотечением. В «Убийстве священного оленя» Стивен и Анна занимаются любовью посредством игры в общий наркоз, в их отношениях совсем нет динамики, только статика, отсутствие какого-либо движения. И здесь любовь к близкому человеку легко замещается любовью к черному платью, к картошке фри, mp3-плееру… Сердце – орган, такой же, как все остальные, который либо работает, либо нет. И никаких сантиментов.

Анастасия Лях

The Killing of a Sacred Deer