Преисподняя (Brimstone)

Американский Старый Запад. Образцовый протестантский поселок ХІХ века, где пуританство, набожность, косность, затравленность соседствуют со вседозволенностью и беззаконием. В деревне появляется новый преподобный с радикальными взглядами и жутким лицом, покрытым безобразными шрамами, который сходу наводит животный страх на всю паству. Особенно на юную Лиз, немую жену скромного фермера-овцевода. Девушка не просто видит в новоприбывшем пасторе волка в овечьей шкуре, но чувствует в нем тьму и зловоние самого сатаны. Она совершенно уверена, что нужно бежать. Но не успевает, и некогда тихая, счастливая жизнь в одночасье превращается в кромешный, испепеляющий ад.

Оригинальное название фильма Brimstone переводится как «сера». Но речь не о химическом элементе. Заглавие отсылает к вышедшему из широкого употребления слову-архаизму церковного лексикона. Известно, что в христианстве под серой подразумевается очищающий огонь библейского пекла, груды золы и горящая смола, жар и смрад, вечные адские муки, уготованные грешникам после смерти. Любопытно, что архаизм английского языка своеобразно рифмуется с отсутствующим буквально языком героини. И при этом ее физическая немота очевидно противопоставляется бессловесности, безропотности, послушности и покорности слабого пола.

Действие делится на четыре главы, что можно расценивать как отсылку к делению на главы и Священного писания, и одновременно тарантиновского вестерна, к которому отчасти обращается голландский сценарист и постановщик Мартин Кулховен с тем разительным отличием, что исключает из повествования всякий юмор. Автор разворачивает перед зрителем историю вспять: каждая последующая глава рассказывает предысторию, предысторию предыстории и наконец к финалу возвращается в исходное время, чтобы завершить рассказ о судьбе и отмщении Лиз. При этом Кулховен помещает свой без получаса трехчасовой фильм в обрамление о времени будущем, призванное вызвать в каждой из зрительниц чувство причастности к феминистской войне, чувство преемственности той силы духа и свободолюбия, которая позволила безъязычной, безмолвной женщине сказать «нет».

В четырех главах Лиз предстает в четырех ипостасях: любящей, кроткой жены и матери; обездоленной грешницы и распутницы не по собственной воли; бесправной, загнанной мученицы; наконец мстительницы, клыкастой волчицы, готовой загрызть за своих детей и свою свободу, за право голоса, право жить и право решать свою долю самой.

Насильственная атмосферность «Преисподней» затягивает и окольцовывает, словно назначенный кем-то свыше круг ада, из которого и не можется, и не хочется выбираться, настолько его пытки и ужасы притягательны и настолько убийственно осознание бесконечности. Отрезанные языки, трепыхающиеся в петлях тела, обмотанные вокруг шеи кишки, роды в кустарных условиях, заканчивающиеся изыманием младенца по частям… Кулховен смакует чудовищные кадры с одной-единственной целью – донести до публики свою главную мысль: ад не под землей, ад исключительно на земле и создан он человеческими руками.

Смотрите легально на MEGOGO

И Гай Пирс в образе проповедника – убедительное олицетворение этого ада; живучий, цепкий и неотступный монстр; цербер, охраняющий выход из пекла и не пускающий в нормальную жизнь. Роль же Лиз, несомненно, стала самой взрослой в карьере 22-летней Дакоты Фаннинг, на которую смотришь будто приклеенный, настолько ее юная и вместе с тем зрелая героиня испугана и решительна одновременно, уязвима и беспощадна, аутентична, самодостаточна, наконец красива. Примечательно, что параллельно с «Преисподней» в украинский прокат вышел «Закон ночи», где снялась родная младшая сестра Дакоты Эль Фаннинг. Ее персонаж – блудница, превратившаяся в проповедницу, из уст которой звучит фраза: «Рай не в небесах, рай здесь, на земле, но мы его изуродовали».

Идея о земном пекле соседствует у голландца с темами псевдорелигии, псевдодуховности, лжеправедности и мужского деспотизма. То, что не получилось у создателей якобы феминистского вестерна «Джейн берет ружье», отлично получилось у Мартина Кулховена, вобравшего в два с половиной часа все многовековое женское молчание и наконец развязавшего ему язык.

Анастасия Лях

пекло кадр 1