Игра в кальмара (Ojingeo geim)

Южнокорейский сериал «Игра в кальмара», ставший новым большим хитом стриминга Netflix, захватывает и обезоруживает своей простотой. Он не темнит, не виляет, не пытается быть слишком запутанным и чрезмерно умным, рискуя тем самым перемудрить; поднимает важные социальные темы и извечные ключевые вопросы морали и нравственности в безнравственных и аморальных условиях. Истории его персонажей понятны и знакомы каждому рядовому зрителю. Во взглядах на классовое неравенство Южной Кореи сериал ассонирует с триумфальными «Паразитами» Пона Чжун Хо. А к ведущим протагонистам спустя несколько серий прикипаешь какой-то странной и мучительной конгениальной привязанностью, будто все они – твой близкий друг, родной брат или жалкий отец, загнавший себя в постыдное и унизительное положение, зажатый в крепких тисках безвыходности и духовного падения, лишенный человеческого лица и достоинства, потерпевший перед жизнью физическое и этическое фиаско.

Сперва мы знакомимся с условным главным героем. Это немолодой житель бедных кварталов Сеула Сон Ки Хун, которому уже прилично за сорок, но он сидит на шее у старенькой матери, проедает и проматывает ее скромную пенсию. Вроде как работает шофером, но на работе мы его ни разу не видим. Давно пребывает в разводе, но периодически наведывается к бывшей супруге, повторно вышедшей замуж и проживающей куда более благополучной и состоятельной жизнью, чтобы попросить взаймы. Не платит алименты на оставшуюся с матерью после развода маленькую дочь, но раз в году на дочкин день рождения ведет ее в забегаловку полакомиться жареной курицей, потому что этот непритязательный «праздничный» обед – все, что он может себе позволить, да и то за счет немощной бабушки.

Сон Ки Хун – лузер, иждивенец, игроман, ежедневно просиживающий штаны в букмекерской конторе, делая ставки на лошадиные скачки и пропадая за игровыми автоматами. И он давно скатился на самое дно долговой ямы, задолжав и банкам, и кредиторам-головорезам, да так, что его вот-вот прикопают. Когда Сон Ки Хун пускает в трубу последние десять тысяч вон с маминой карты, на которые он должен был купить дочке курицу и маломальский подарок, а кредиторы обещают, что в следующий раз вырежут его почку в качестве компенсации, к нему на улице подходит неслучайно случайный незнакомец и предлагает сыграть в игру…

Казалось бы, психологический жанр игры на выживание – не новая тема. Начиная с абстракционистского «Куба» Винченцо Натали, мировой кинематограф периодически обращается к напряженному камерному триллеру о жестокой забаве для ограниченного круга участников, в которой проигрыш равняется смерти. Британский «Экзамен», американский «Эксперимент Офис», относительно недавняя политическая сатира «Охота», российские сериалы «Колл-центр» и «Игра на выживание»…

И казалось бы, южнокорейская «Игра в кальмара» не предлагает ничего принципиально нового в данной схеме. Но во-первых, единоличный автор и режиссер шоу Хван Дон Хёк написал черновой вариант сценария более десяти лет назад, совпав с мировым экономическим кризисом 2008-го. А во-вторых, опять же «Игра в кальмара» не пытается быть сложной, загадочной, изощренной, претенциозной. Она универсальна и насущна, и говорит о простых, обыденных проблемах, с которыми хоть раз столкнулся каждый из нас. И если подумать, практически весь мир увяз в финансовой жопе и долговой яме, управляемый кучкой кукловодов с набитыми кошельками.

Смотрите легально на MEGOGO

Центральный протагонист Сон Ки Хун мог бы быть неприятным, убогим, презренным, ничтожным, дрянным персонажем без чести и совести, без целей и устремленности, без силы воли и духа что-либо изменить. И он, по сути, такой и есть. Но в то же время этот несчастный – чистосердечный добряк, наивный и простодушный, как малолетний ребенок. И конечно же, автор неслучайно прописывает главному герою эти легкомысленность и ребячество, эти детскость и инфантилизм. Точно так же, как неслучайно отправляет фигурантов этой поучительной битвы за куш играть именно в детские игры, самые азбучные, самые примитивные, допубертатные или, иными словами, детсадовские.

Хван Дон Хёк не просто ностальгирует по играм, в которые играл в детстве, и параллельно вспоминает собственные трудные времена, когда жил в бедности вместе с матерью-одиночкой и престарелой бабушкой. Он вкладывает в детские игры чистоту, прямоту и бесхитростность, которые мы, взрослые, безвозвратно потеряли. Взрослые, которых, по мнению режиссера, испортили и уничтожили капитализм, имитационная демократия (лжедемократия), социально-экономическая иерархия, жесткая конкуренция, безработица, нестабильность, бесконечные кризисы и коллапсы.

Сценарист моделирует совершенно разные ситуации, толкающие людей на самый край и на самые крайние меры. Кто-то – азартный игрок, кто-то – политический беженец из коммунистической Северной Кореи (столкнувшийся с типичной разочарованностью мечтателя о лучшей жизни в «лучшем западном мире»), кто-то поник и пал под грузом собственного ума, возложенных родителями надежд и ожиданий, под тяжестью ответственности и ярлыка многообещающего вундеркинда; кто-то умирает от опухоли в мозгу, кто-то присвоил гангстерский общак, кто-то – пакистанский нелегал-гастарбайтер, не получающий зарплату от ушлого начальника и не имеющий чем кормить жену и ребенка.

Эти люди, жадно всматривающиеся в висящую под потолком свинку-копилку, которая наполняется миллиардами вон, будто в божественный свет, чудо господне, подношение и благодать озаривших их черную, адскую жизнь небес, – вовсе необязательно свиньи. То есть далеко не все из них свиньи. Но оказавшись в свинарнике, где за арбузную корку или картофельную кожуру нужно кусаться, бороться, бодаться, даже самые чистые могут упасть лицом в грязь. Суровые правила капитализма не оставляют места честности и благородству. И в душераздирающем шестом эпизоде Хван Дон Хёк демонстрирует главенствующий и всепобеждающий эгоизм нашей натуры, для которого в кульминационный момент не существует законов ни дружбы, ни любви, ни братства, ни уважения. Только закон рынка.

Анастасия Лях