Мы не о тех фильмах, на сеансах которых выдаются пакетики для блевания. Вроде «Человеческой многоножки». Мы о тех, которые являются безусловным артом и при всех своих отталкивающих, шокирующих, ужасающих моментах полны кинематографического величия. Такие фильмы смотрятся один-единственный раз (на повторный просмотр едва ли кто-то решится), но оставляют неизгладимое впечатление на всю жизнь.
Раскрашенная птица (Nabarvené ptáče, 2019)
Трехчасовая околовоенная (непосредственно война остается за кадром) притча построена по принципу сказки о Колобке, который, оставив дом родной, перекатывается от одного хищника к другому. Главный герой – безымянный Мальчик, которого родители-евреи, преследуемые нацистами, отправляют к пожилой тетке, но та умирает, и мальчик начинает скитаться, сталкиваясь с чередой утрированных, нарастающих кошмаров, представляющих собой различные стороны черной человеческой природы, будто отзвуки или побочные эффекты ужасов войны. Круги ада (чуть легче переносимые благодаря монохрому), от педофила до нимфоманки, совокупляющейся с козлом, приводят героя обратно домой, но уже совершенно другим, изменившемся необратимо. «Раскрашенная птица» – жесточайшая драма взросления, в финале которой мальчик наконец обретает имя, но навсегда лишается детства и чистоты.
Иди и смотри (1985)
Именно этой советско-белорусской драмой, также представляющей войну глазами ребенка, а также «Ивановым детством» Тарковского, скорее всего, вдохновлялись создатели «Раскрашенной птицы». Неслучайно же у Маргоула в одной из второстепенных ролей появился Алексей Кравченко, звезда «Иди и смотри» Элема Климова. Там Кравченко снимался пятнадцатилетним, и потом за всю карьеру актер ничего хотя бы приближенно столь же мощного не сыграл. Его персонаж – белорусский мальчик, который становится свидетелем ужасов нацистской карательной акции и в течение двух дней превращается из ребенка в седого, морщинистого старика. Аналогично это предельно жесткая, гипертрофированная, аллегорическая драма взросления, в которой война лишает мальчика не только детства, но и молодости и всей последующей жизни, оставляя в сухом остатке одну лишь высушенную старость. В финале лес, в который уходят партизаны, припорашивается снегом подобно тому, как белеют волосы состарившегося подростка. Под «Реквием» Моцарта мальчик-старик, не сумевший выстрелить в детскую фотокарточку Гитлера (ничье детство не должно быть расстрелянным), хоронит свои отрочество, юность, молодость и зрелость, встречает изношенность, измученность и ветхость.
Антихрист (Antichrist, 2009)
Едва ли не каждый фильм Ларса фон Триера можно назвать невыносимым. Но «Антихрист», пожалуй, невыносимее других. Фильм о том, что мир и человечество созданы не богом, а сатаной, фон Триер посвятил своему кумиру Андрею Тарковскому. По мнению режиссера-женоненавистника (фонтриеровская мизогиния не является сексизмом и предубеждением, но, скорее, искренней уверенностью в том, что женское начало – синоним зла и разрушения), новообращенного католика, женщина, она же Ева, вскормленная дьяволом, принесла в мир похоть, грех и разложение. «Антихрист», наполненный извращенной, адской, искаженной, порочной, садистской красотой, изобилует изображениями падали, откровенного и насильственного секса, генитального изуверства, как, например, сцены кровавой эякуляции и отсечения клитора.
Догвилль (Dogville, 2003)
В этой антиамериканской картине, метафорическим языком рассказывающей историю рабовладельчества, фон Триер нарисовал свою вымышленную «Собачью деревню» буквально мелом на полу студийного павильона. И в этих символичных минималистичных декорациях разворачивается история чужачки-беглянки, которую соглашается приютить добрая община. Постепенно героиня становится рабыней и персонификацией Христа, что безропотно выносит издевательства и муки от людей, которым делала исключительно добро. Фон Триер со свойственным ему садомазохистским смаком демонстрирует суть человеческой природы, которая априори эгоистичная, корыстная и жестокая, злая, аморальная и склонная унижать и причинять максимальную боль себе подобному, даже если поначалу выглядит иначе. Героиню Николь Кидман здесь поочередно насилуют все персонажи: персонажи-мужчины физически, а персонажи-женщины психологически.
Хрусталев, машину! (1998)
Как и Ларс фон Триер, Алексей Герман старший – режиссер, каждый фильм которого в той или иной степени можно назвать невыносимым и великим одновременно. В особенности эти эпитеты уместны в контексте двух последних его работ: «Хрусталев, машину!» и «Трудно быть богом» (последнюю картину уже после смерти отца заканчивал Алексей Герман младший). «Хрусталев, машину!» – вероятно, важнейший фильм Германа, в полной мере отражающий его уникальный авторский почерк и сверхмастерство. В название этой монохромной эксцентричной и бескомпромиссно суровой трагикомедии легла реплика, произнесенная Берией в момент смерти Сталина (Иван Хрусталев, не являющийся полноценным персонажем картины, – сотрудник госбезопасности, дежуривший на сталинской даче в день, когда не стало вождя), первая реплика послесталинской России. Сюжет, привязанный к так называемому «делу врачей» (репрессий против величайших советских хирургов, обвиненных в заговоре с целью истребления партийных лидеров), вращается вокруг генерала медслужбы, который чувствует, что за ним придут, пытается сбежать, но все равно попадает в лагеря. Если говорить о буквальной жести, то в фильме лишь одна такая сцена: групповое изнасилование генерала бандой зэков (по словам Германа, это аллегория «изнасилованной, опущенной страны»). Но вовсе не это (или не только это) делает предпоследнюю ленту мэтра нестерпимой и совершенно непереносимой неподготовленным зрителем. Герман начисто отказывается от традиционного повествования и традиционного киноязыка и невиданным образом нагромождает планы, которые зритель, способный следить лишь за передним, физически не может охватить. «Хрусталев, машину!» балансирует на грани реальности и сновидения, детализированного бытового гиперреализма и ирреальной фантасмагории, натурализма и сюра, комизма и полнейшего ужаса. И в этом противоречии, в этом лавировании и есть суть непостижимого русского мира. Премьера «Хрусталев, машину!» была освистана на Каннском фестивале, но после многие западные рецензенты извинились перед режиссером, признав величие его работы.
Трудно быть богом (2013)
Экранизация одноименной повести братьев Стругацких, в которой Леонид Ярмольник сыграл главного героя дона Румату, превратилась в четырнадцатилетний долгострой и была закончена сыном уже после смерти Алексея Германа. Это была беспрецедентно кропотливая работа, в которой репетиция той или иной сцены занимала куда больше времени, чем непосредственно съемка. По словам оператора Юрия Клименко, чтобы получить один-единственный кадр, приходилось репетировать целую неделю. И все это для того, чтобы каждый без исключения фотографический кадр максимально сочно и смачно передал отвратную атмосферу вымышленной планеты, застрявшей в Средневековье, жизнь на которой пришелец-землянин Румата тщетно пытается просветить и изменить к лучшему. «Трудно быть богом» невыносимо смотреть по двум причинам. Во-первых, если не знать литературный первоисточник, понять, о чем идет речь, решительно невозможно, так как Герман передает сюжет нарочито условно: ведь это интеллектуальное арт-кино для интеллектуального арт-зрителя, который априори знаком с повестью и не интересуется буквальным иллюстрированным пересказом событий. Во-вторых, проглотить обилие говна, сочащегося с экрана и символизирующего низость и говнистость человеческой души, способна лишь очень избранная публика. Густые потоки насилия и скверны, грязи и вонищи, уродства и дерьма захлебывают, топят маленького зрителя, сжавшегося перед этим монструозным монументом, не дающим человеку никакого шанса обмыться и продемонстрировать свет.
Иваново детство (1962)
Еще одна военная драма психологического взросления, полнометражный дебют Андрея Тарковского. Повествование выстроено на контрасте светлых сновидений и черных реалий войны. Мальчик Иван, потерявший из-за нацистов родителей и сестру, становится партизаном. В действительности подросток окунается с головой во все сопутствующие войне ужасы: смерти, пытки, казни, разруху, истребление и сожжение дотла целых деревень. А во сне возвращается в беззаботное детство, которого в реальности уже никогда не будет. В картине есть очень мощный образ сухого черного дерева, который возникает в сновидении Ивана посреди лучезарного довоенного пляжного пейзажа как дурное знамение и предвестник грядущего изничтожения.
Сало, или 120 дней Содома (Salò, or the 120 Days of Sodom, 1975)
Последний фильм итальянского режиссера Пьера Паоло Пазолини, основанный на «Божественной комедии» Данте и на «Генеалогии морали» Ницше, из-за откровенных многочисленных сцен пыток, извращенных коллективных совокуплений и копрофагии (да, персонажи фильма едят экскременты) был запрещен многими странами и кое-где запрещен до сих пор. Действие разворачивается на изолированной вилле в последние дни итальянского фашизма. Фашистская элита берет в плен девятерых девиц и девятерых юношей (отсылка опять же к девяти кругам ада Данте) и заставляет пленников следовать правилам садистской игры, и те подчиняются: вступают в гомосексуальные, анальные контакты, жрут пироги с гвоздями и буквальное дерьмо, а затем, на последнем «круге крови» фашисты вырезают глаза и языки, снимают скальпы и наконец убивают своих подопытных. Посредством гипертрофированно физиологичного, плотского, физического и нарочито тошнотворного киноязыка Пазолини снял безоговорочно эпичное, речистое, живописное, наглядное, исчерпывающее полотнище об абсолюте власти и абсолюте подчинения.
Анастасия Лях
