Возможно, эта подборка, разношерстная и даже, наверное, странная, мне самой интереснее, чем читателю. Но все же хочу поделиться с аудиторией Kinowar этим причудливым списком. И да, в эту десятку попали именно ЛЮБИМЫЕ фильмы, а не те, которые я считаю лучшими и величайшими в истории кино (хотя все они очень хорошие). Субъективно любимые по очень личным причинам. И уж простите, в тексте будет немного фрейдизма и спойлеров.
Аризонская мечта (Arizona Dream, 1991)
Хрупкий и несмышленый молодой Джонни Депп. Вневременная и внепространственная музыка Горана Бреговича и, конечно же, песня «In the Deathcar». Самый нетипичный из фильмов Кустурицы, единственный англоязычный, мне нравится именно тем, что колорит и настроение ярко выраженных этно-работ режиссера здесь смягчается и унифицируется всеобъемлющей американской эстетикой. Именно мечты, несуразные и сумасшедшие, несбыточные и фантастические, делают нас теми, кто мы есть. И увы, они не должны осуществляться, потому что тогда они перестают быть мечтами. Этот фильм, засмотренный до дыр, всякий раз поднимает меня и мои мысли на какую-то особую высоту, приятную и меланхоличную одновременно. Ему я посвятила свою единственную татуировку: миниатюрный сюрреалистичный пейзаж, состоящий из кактуса, луны и палтуса, чей глаз только начинает переходить на другую сторону. После него моей мечтой, вернее одной из моих грез, стало желание увидеть Большой каньон. Но нет, не в качестве туристки, а в какой-нибудь другой реальности или жизни, когда я буду пролетать над каньоном маленькой птичкой-крапивником.
Богиня: Как я полюбила (2004)
Экстраординарная, эпатажная Рената Литвинова с тянущимся шлейфом накопленного сюрреалистичного опыта многократной работы с Кирой Муратовой. Пронзительно-потусторонняя музыка Игоря Вдовина. Выкручивающая сердце песня Земфиры «Любовь как случайная смерть». В этом радикальном, но безумно красивом и пусть чуточку претенциозно, но все же вполне доступно философском артхаусе, состоящем из отдельных сцен и зарисовок, условно скрепленных общим конкретным и в то же время абстрактным сюжетом и главной героиней Фаиной (посвящение Раневской), полном авангардистского символизма, экзистенциально-меланхоличного макабризма и гранжевого арт-фэшна с грациозно-декадентским эхом послевоенных 40-х и мрачно-серой эстетикой постсоветской действительности, любовь и смерть складываются в авторское поэтическое высказывание, раздробленное на врезающиеся, будто стекло, фрагментарные мысли и реплики. Душераздирающий крик Полосуева с пересчитанной мелочью в кармане в эпизодическом перформансе Хабенского: «Как жить без дверей?!». Космическая утрата безымянного героя Суханова: «… имя… ну какое у нее может быть имя, если она – это все…?». Жестокое искупление «маленького человека» в исполнении Сухорукова: «… такую беду я сотворил… сбил их собачку, болонку, беленькую такую…». Каждая сценка и каждый персонаж, появляющийся даже на пару минут, опять же врезаются в память, как острие ножа. И во всех я почему-то вижу себя… Эта картина о сокрушительном поиске настоящей любви – еще одна для меня высота. И да ведь, «о небо еще никто не разбивался». Но миллионы разбивались о любовь и нелюбовь.
Фильмы 60-70-х – моя отдельная большая любовь. Даже бóльшая, чем нуары 40-х. А «Пловец» с великим Бертом Ланкастером – самая грустная экзистенциальная одиссея человеческого падения и одиночества из всех, что я видела. Освещенная обманчивым ярким солнцем, обманчивым оптимистическим настроением и обманчивым благополучием элитных особняков аллегорическая трагедия человека, решившего «доплыть» до своего дома по цепочке соседских бассейнов, в каждом из которых он встретился с тенями прошлого, удивительным образом ассонирует с моими детскими снами (впрочем, не знаю, вероятно, подобное всем когда-нибудь снилось). Не теми, что были разовыми, но теми, что повторялись и повторялись, будто ключевая мелодия на пластинке. Один сон о том, что дорожки вокруг моего дома, внезапно превратились в прозрачные и теплые мелководные ручьи, легкое течение которых меня игриво несет, будто на санках со снежного склона. Другой сон о том, что я оказываюсь совсем голой посреди улицы, среди людей (этот сон наверняка есть в «Толковании сновидений» Фрейда). Третий – о том, что не могу найти собственный дом… казалось бы, мой родной двор, мой номер дома, подъезд и квартира, но в ответ на звонок дверь открывают посторонние люди… Ланкастер в этой картине, все экранное время находящийся в одних только плавках, щемяще трагичен, обнажен буквально и фигурально, уязвим, незащищен. В финале он «доплывает» до дома, которого больше нет, который давно разорился и полуразрушился, и нет никого из родных и любимых, и солнце сменяется пронизывающим холодным ветром и ливнем.
Выпускник (The Graduate, 1967)
Молодой Дастин Хоффман – лицо моей любимой киноэпохи и лучших ее фильмов: «Выпускник», «Мотылек», «Соломенные псы», «Полуночный ковбой», «Марафонец», «Вся президентская рать»… А «Выпускник» – это ромком в кавычках, за комедийностью которого скрыты драма взросления и драма воспитания и в котором сражает, поражает и восхищает новаторская, авангардная, смелая режиссура, слишком новаторская, авангардная и смелая, чтобы называться просто ромкомом (именно «Выпускник» с его сексуальной раскрепощенностью, латентным пессимизмом и новейшими прогрессивными постановочными и операторскими приемами предопределил начало эпохи Нового Голливуда). Песня «The Sound of Silence» дуэта Simon & Garfunkel, написанная после и под впечатлением от убийства Кеннеди, отразила Америку десятилетия, как и сам «Выпускник» (а для меня эта песня – звук, которым я всегда готова нарушить очень дорогую мне тишину, который погружает и одновременно спасает от темноты). Кажется, будто фильм Майка Николса вот-вот лопнет от того, что его содержание не вмещается в легкомысленную жанровую форму. И в самом финале это содержание, этот смысл таки выходит, заглядывает за рамки, когда во взгляде сперва героя, затем героини, которые вырвали, отбили, откричали, отвоевали свой хэппи-энд, прочитывается растерянность, озадаченность перед лицом завтрашнего дня: мол, а что дальше? и был ли смысл?
Шпионка (Spy, 2015)
Обожаю эту комедию. Чистую, жанровую, забористую. Обожаю Мелиссу МакКарти, ураганное обаяние которой порой спасает даже откровенно слабые и глупые юморины. Но к «Шпионке» эти некомплиментарные эпитеты точно не относятся. Думаю, у каждого киномана есть такая комедия, которую он выучил практически наизусть, но упрямо продолжает при каждом новом просмотре истерично хохотать будто в первый раз. И в целом я очень люблю почти что все фильмы Пола Фига, начиная с «Девичника в Вегасе». Мне определенно нравится тандем МакКарти и Буллок. Я в восторге от феминистского ремейка «Охотников за привидениями» (и в особенности от секретаря Кевина), и плевать, что его заплевали брюзжащие и занудствующие фанаты старой дилогии. И комедийный детектив «Простая услуга», хоть в нем и нет Мелиссы МакКарти, мне чертовски по душе (и после эффектных фэшн-выходов Блейк Лайвли у меня в гардеробе появился костюм-тройка). Но именно «Шпионка» (в которой шутки не то что не приходится ждать, но не успеваешь все их ловить, потому что остроты летят пулеметной очередью, будто тетрис на сверхскорости) заняла в сердце особое место. И за камео Сердючки, и за прическу Райки, и за открывшийся шикарный комедийный талант Стэйтема…, и за то, что Пол Фиг показал «толстушку-комикессу» по-настоящему опасной и сексуальной ля фам фаталь.
Конгресс (The Congress, 2013)
Израильский режиссер Ари Фольман, мастер взрослой (в том числе военной) анимации, известен в первую очередь «Вальсом с Баширом», а в этом году постановщик представляет в Каннах мультфильм «Найти Анну Франк». В промежутке между этими двумя проектами (а промежутки у него очень долгие) Фольман вольно экранизировал фантастический роман Станислава Лема «Футурологический конгресс», в котором экспериментально соединил анимацию, игровое и документальное кино. Казалось бы, получилась странная, дикая смесь. Но работающая. Более того, пронзительная. Как и в «Бердмене» Иньярриту, где Майкл Китон отчасти сыграл самого себя, Робин Райт сыграла в «Конгрессе» актрису Робин Райт (эта часть сюжета, понятно, не совпадает с книгой), которая в мире ближайшего будущего, где технологии полностью заменили живых людей, в том числе актеров, продает крупной киностудии права на использование цифровой копии ее личности и образа. И в то время как настоящая Робин Райт меняется, выдыхается, стареет, цифровая версия остается неизменно молодой и неустанно снимается в бесконечных сиквелах хитового экшна. Во второй половине фильма Робин Райт глотает галлюциноген и превращается в мультяшку…
Ничего похожего на «Конгресс» я не видела ни до, ни после. Красочная сатира на корпоративный, суперкапиталистический Голливуд остается на заднем плане (хотя чего стоит один только мультяшный Том Круз, у которого сперва заходит улыбка, а после он сам), и вперед выходит Робин Райт в трех ипостасях: Робин Райт-актриса, Робин Райт-женщина и Робин Райт-мать. Я считаю Робин Райт пусть не великой, но величественной актрисой и величественной женщиной. И в «Конгрессе» она исполнила свою лучшую роль на большом экране, уязвимую и фигурально обнаженную перед аудиторией (как Берт Ланкастер в «Пловце»). Когда оказываются утрачены Робин Райт-актриса и Робин Райт-женщина, остается лишь Робин Райт-мать, и эта ипостась самая сильная, единственная несокрушимая. В современном пластмассовом мире, наполненном иллюзиями и цифровой псевдореальностью, мы теряем своих любимых и самих себя, слепнем и глохнем (как сын героини с аллегорическим синдромом Ушера).
Театр (1978)
Люблю советско-прибалтийское кино и люблю пьесы Сомерсета Моэма. И люблю кино об актерстве, потому что оно максимально честное и говорит о вещах, которые действительно знает и знает не понаслышке. Двухсерийный телефильм с Вией Артмане в роли Джулии Ламберт – лучшая экранизация произведений Моэма из всех, что я видела (да, лучше той, где Аннетт Бенинг и Джереми Айронс). Идеальная экранизация, после которой Джулию Ламберт невозможно воспринимать в исполнении других, даже очень хороших, даже самых потрясающих актрис (личный момент для меня: в Артмане есть внешнее сходство с моей тетей, которая в детстве была для меня примером, восхищала и вдохновляла, и благодаря которой я выбрала профессию, которую выбрала). Кульминационную феерическую сцену с красным платком, к слову, позаимствовала сама Мэрил Стрип в мюзикле «Mamma Mia!», великая, трижды оскароносная Мэрил Стрип. Но даже она не переиграла Вию Артмане, грандиозную и будто бы всесильную, не считая слабости к пиву и жареному картофелю. Под стать ей лишь грандиозная музыка Раймонда Паулса.
«Лобстера» я впервые посмотрела на Одесском кинофестивале и поняла, что даже если бы это был единственный фильм в программе смотра, я бы поехала из Киева в Одессу ради одного сеанса. Уникальный эстетический и семантический опыт. Греческий режиссер Йоргос Лантимос снял сатирико-трагическую антиутопию, в которой в отличие от большинства других дистопий любовь является не запретом, но наоборот, повинностью, что на самом деле очень приближенно к нашей реальности. Причем «любовь» опущена до уровня спаривания по принципу общих физических особенностей или пристрастий в еде: косая с косым, любитель мяса слабой прожарки с любительницей мяса слабой прожарки (это не буквальная цитата, это я от себя). А ведь так мы, увы, и живем. И большинство пар ничего, кроме общего употребления пищи и общего просмотра телевидения, не связывает. Потому что для чего-то большего мы слишком эгоистичны и ограничены. Лантимос считает, что мы теряем даже свои имена, превращаясь в Женщину, Любящую Сдобное Печенье или Шепелявого Мужчину. И с ужасом после просмотра наблюдаешь за знакомыми парами. И с еще бóльшим ужасом всматриваешься в свою собственную.
Солнцестояние (Midsommar, 2019)
Страсть к хоррорам я питаю с детства. И «Солнцестояние» Ари Астера – самый жуткий из всех, что мне попадались. И жанровый, и в то же время наполненный авторской эстетикой. Отсылающий к главному языческому хоррору всех времен – «Плетеному человеку». Не эксплуатирует темноту, чтобы сделать «бу» из-за угла. Разворачивается при свете дня под палящим солнцем. Вместо привычного для Скандинавии белого холода (действие происходит в Швеции) – белые льняные одежды религиозного культа. «Солнцестояние» так пугает не потому, что противоречит установленным хоррор-клише, но потому, что не предлагает ничего сверхъестественного, лишь тот ужас, что совершенно реален и сокрыт среди нас. И действительно, фанатичные верования – источник самого подлинного, непостижимого, неподвластного никаким рациональным доводам кошмара. А фанатичная эмансипация в ответ на фанатичный патриархат тоже «жареным пахнет»… Флоренс Пью после «Леди Макбет», «Солнцестояния» и мини-сериала «Маленькая барабанщица» – одна из моих любимейших актрис.
Рыбка Поньо на утесе (Gake no ue no Ponyo, 2008)
Когда я пересмотрела все аниме Миядзаки, то отчаянно начала искать еще. Но «еще» не было (недавно мэтр вроде как отменил свою пенсию и вернулся к работе). Конечно, в числе любимых – «Ходячий замок» и «Унесенные призраками» (впрочем, меня окрыляет даже «Ведьмина служба доставки»). Но один мультфильм стоит особняком. Потому что для меня он особенный. Это «Рыбка Поньо на утесе», переосмысление сказки о русалочке, но только с хэппи-эндом, без предательства и нелюбви (в отличие от мрачного датчанина Ханса Кристиана Андерсена волшебные миры Миядзаки никогда не заканчиваются плохо). Возвращаясь к «Пловцу» и сновидению про ручьи, что внезапно потекли по асфальтированным дорогам: в своем сне я, возможно, тоже вернула «эру моря», о возвращении которой в аниме мечтал отец рыбки Поньо, морской колдун, и которая в финале разлилась по экрану магической бирюзовой гладью.
Анастасия Лях
